Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
– Да? А я вот не догадалась, что вы "с ними". Что бегаете по улицам и убиваете людей.
Глаза у нее были все те же - малахитовые, очень запоминающиеся. Господи, а ведь и трех дней не прошло как в ресторане сидели.
– Я людей не убивал, - зарычал Алексей Иванович, пытаясь встать.
– Я истреблял скверну, убивал хама. Выжигал заразу, пожирающую Россию.
Коснулась плеча, вроде бы легко, но почему-то рухнул обратно на скамью. Большевичка процедила, глядя в глаза:
– Даже не могу сказать, как мне жаль. И вас, а других еще больше. Нельзя нагибать историю в позу. Вообще
Они о чем-то говорили, гремела дверца несгораемого шкафа, а Алексей Иванович ничего не слышал. Она - эта, наверняка, насквозь фальшивая Екатерина Олеговна - не была актрисой и лгать глазами не умела. Недоговаривать - сколько угодно. Но не лгать. Ей действительно жаль. Словно на больного скверной болезнью глянула. Жалеет и презирает сифилитика. Получается, уже казнила.
* * *
Допрос вышел кратким. Подозреваемые, осознав, что Петр Петрович, известный в кругах боевиков как Шамонит, раскололся, упорствовать не стали. Признательные показания были получены и террористов увели. Катрин дострочила протокол, члены совместной следственной комиссии поставили подписи.
– Воля ваша, Екатерина Олеговна, но стиль и почерк у вас уж слишком... прогрессивный, - сумрачно заметил Лисицын, расписываясь.
– Это она в эмиграции дурного набралась, - объяснила товарищ Островитянская.
– Ничего, потом надлежаще переоформим протокол в полном соответствии с требованиями революционного делопроизводства. С учетом пожеланий реакционной части комиссии, естественно.
– Да уж какие шутки, товарищи, - осудил Дугов.
– Выглядит все это мерзко. Вот не ожидал я от вашей интеллигенции, Олег Петрович. Вроде образованные люди, а человечья жизнь им ценой в копейку.
– Я не оправдываю, но и вы поймите - их обманули, жестоко, цинично спровоцировали, - пробормотал штабс-капитан.
– И учтите, что злодеяния вашей революционной группы были еще хуже, кровавее. Туда даже совсем мальчишек втянули и...
– Не время считаться, - оборотень повязала голову своей великолепной карминовой косынкой.
– В больницу нужно ехать. Гру, давно доклад поступил?
– Больше часа, - мальчишка указал на стоящие перед ним на столе каминные часы.
– Думаю, доложили не сразу. Юнкера там в смене.
– Понятно. Бди и кипяток принеси. Мы скоро.
Следователи вышли в шумный бурлящий коридор и двинулись к выходу. Народу на нижних этажах было как на вокзале - прибывали делегаты второго Съезда советов рабочих и солдатских депутатов, везде говорили о неудачной попытке "временных" взорвать Смольный и о колебаниях Керенского сдавать добровольно власть или не сдавать. В благоразумие Временного правительства не верили, прямо посреди коридора снаряжались пулеметные ленты.
Следственная комиссия вывалилась на освежающий свежий воздух. Автомобиль охранялся парой верных "попутных" бойцов.
– Грейтесь, товарищи, - начальственно разрешила Лоуд.
– Никола,
– Прогрето, - заверил неколебимый шофер и газанул.
Революционные массы немедля образовали коридор, "лорин" стремительно нырнул к воротам.
– Товарищ Островитянская мотается, - пояснял в красногвардейской толпе знающий самокатчик.
В пути мысли следователей вернулись к насущному.
– Как не крути, а скандально выходит, - перекрикивая рев двигателя, настаивал Дугов.
– Про третьего вашего стрелка я не знаю, а двое что у нас - уж очень известные личности. Знаменитости. И как такое народу объяснять? Ведь переколют всех сочинителей, да и инженерам сполна перепадет. Народ злой. Мне авиаторов жалко, они нам нужны будут.
– Конечно, алексеевцев расстреливали люди неизвестные, без репутации, какой с них спрос, - отвечал штабс-капитан, придерживая фуражку.
– Но это не означает...
– Как это не означает?! Очень даже означает!
– возмутился анархист.
– Я с ликвидаторов генерала и юнкеров ответственности не снимаю, если кто-то из них жив, то сполна ответит перед судом истории. Но что прикажете с вашим знаменитыми академиком и конструктором делать? Я, между прочим, тот огромный бомбовозный аэроплан вживую видел, восхищался по наивности. А тут на тебе.
– Может не спешить с оглаской?
– обернулась с переднего сидения Катрин.
– Пропагандистский эффект труднопредсказуем.
– Ну, вы, Катя, скажете, - изумился Дугов.
– Народ имеет полное право и должен знать. Замалчивать никак нельзя. Не при старом режиме чтоб народу в глаза врать!
– А что мы, собственно, доказательно знаем, товарищ Федор?
– задумчиво напомнила оборотень.
– Да, частично исполнителей мы взяли. Но кто сидел на руле? Кто придумал и подготовил это безобразие? Где голова? Нет, рано нам, товарищи, перед народом отчитываться. Недоработали! Еще и в больнице кривось-накось вышло. Как бы нам концы вообще не отчекрыжили.
– Нужно было догадаться, что безногий отец этой пострадавшей и есть искомое нами лицо. В описании конвойных казаков и э... родственницы Полковникова эта хромота фигурирует, - сказал штабс-капитан.
– Этот Филимон Блохин в штаб фабричной гвардии два карабина передал. Как раз казачьих. Это мне уже вечером рассказали, - неохотно признался Дугов.
– Но хромота и одноногость - разные недуги. Кто мог знать...
– Теперь, может, и вообще не узнаем, - предрекла товарищ Островитянская.
– Если этого Филимона действительно убили, то всё, приплыли.
* * *
Следственная комиссия не знала, да и не могла знать, что все было совсем иначе. Не Филимона-Гаоляна убили. Это он не убил.
Гаолян повторно вернулся в больницу поздно вечером. До этого побывал дома, полюбовался на разор и выбитое окно. Керосиновую лампу сперли, в сундуке тоже кто-то покопался. Кровь на полу... ну, это дело обыкновенное, Глашка замоет и выскоблит, она в этих делах упрямая.