Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
– Присаживайтесь, теть Кать, - хозяин радушно сгреб с половины круглого стола бумаги и консервные банки.
– И вы, товарищи, садитесь, ой вэй, не стесняйтесь.
– А почему "тетя", а, внезапный племянничек?
– поинтересовалась Катрин, носком сапога откатывая под диван яркую жестянку. Консервированным персикам со значком Евросоюза здесь нечего делать ни в каком качестве.
– Так вы неимоверно древняя, - охотно пояснил обитатель сытых трущоб и кинул себе в рот печеньку из початого пакета.
Катрин приподняла бровь. Видимо, даже краткое
– Я не в этом смысле, - засмеялся таинственный грубиян.
– Выглядите вы даже кошернее, чем рассказывают. Я об истинном годе прописки и обстоятельствах вашего ветвистого жизненного пути.
– Ну, спасибо, что не бабкой именуете. Сами-то вы, знаток обстоятельств, кем будете? Как-то неудобно, знаете ли, обращаться, - занимать место за столом Катрин не спешила. Штабс-капитан и Дугов сели, но прятать револьверы не торопились. Прапорщик и бойцы скромно стояли в дверях, блокируя все три выхода из гостиной. Но что-то особого спокойствия за тылы и общую обстановку шпионка пока не испытывала. Наоборот...
– Дико извиняюсь, сразу не представился, - ситуация явно доставляла немалое удовольствие хозяину квартиры.
– Бен Ганн, полит-координатор.
– Насчет координации не знаю, а так не похож. Мелковат для пирата, - заметил начитанный Дугов.
– В восемнадцатом веке люди вообще были мельче, - возразил, перестав улыбаться, трусовладелец.
– И потом, я Ганн - через два "н". Такой вот орфограф, нате вам.
– В "Бенн" тоже двойное "н"?
– педантично уточнил штабс-капитан, открывая записную книжку и доставая карандашик.
– Ой вэй, к чему эта бюрократия?
– ухмыльнулся Ганн.
– Конечно же, партийная кличка. Но ношу ее так давно, что аусвайсовое имя забыл. Да и знают меня только по партийному сетевому имени. Я - профессионал!
– И к какой партии изволите принадлежать, господин Ганн?
– записывая, осведомился Лисицын.
– Товарищ Ганн! Не делайте мне на нервы, я строго "товарищ"!
– бурно поправил профессионал...
Катрин подумала, что клоун весьма обидчив. В этом не наигрывает. Может, все-таки псих? Вон, ботинки на босу ногу, по полу сквозит, ступню о ступню трет как увлеченный баловством мальчишка.
– ... Я профессионал, принадлежу, к партии РКСП. Второе место в национальном рейтинге опроса по системе Вест-Алт-Провайдерс...
– Издевается, суслик буржуазный, - с ленцою протянул Дугов.
– Давайте время не терять, поедем в Смольный, там спокойно и поговорим. Без спешки. У кого наручники? Я, как анархист, старорежимные кандальные железа презираю, но как-то поспокойнее, если этот фокусник под контролем окажется. Чую, наплачемся мы с ним.
– В наручниках я говорить не буду! Не имеете права!
– заявил задержанный.
– Предупреждаю вполне серьезно!
– Такие уж сейчас дни, очень серьезные, - согласился Москаленко, и двинулся к столу. В руке прапорщика, раскрываясь, мелодично лязгнули стальные браслеты.
–
– внезапно изменившимся голосом скомандовал Ганн. Лицо его исказилось, словно у него заболели зубы, глазки стали сосредоточенными и злыми.
Москаленко, или догадавшись, или чисто интуитивно кинулся к задержанному. От дверей, разворачивая для удара приклады, рванулись бойцы. Штабс-капитан и Дугов, в определенных сферах несведущие, но тоже чуткие, вскинули оружие. Но первой Ганна ухватила шпионка, мигом оказавшаяся за плечом пленника и, предчувствовавшая нечто этакое...
Катрин ощутила как ее задел бедром комвзвода, но прапорщика, стола и вообще комнаты, уже не было. Стула тоже не было, поскольку шпионка, падая, крепко припечаталась к спине задержанного. Придавленный Ганн ухнул своей не особо широкой грудной клеткой, невнятно из-за сбитого дыхания просипел:
– Пусти, дура!
– Прямо вот сейчас, - прорычала Катрин, ужасаясь.
Они лежали на какой-то гладкой и просторной прохладной дряни в мраморных разводах, бесшовной, явно искусственного происхождения. Вокруг простиралась веранда или огромный балкон, сияло яркое, но не дающее жара солнце, вдали высилась гора, похожая на Ай-Петри, но выглядящая почему-то столь же фальшивой, как и "мрамор".
– Пусти!
– засипел пленник.
Катрин промолчала, плотнее зажимая в сгиб локтя его шею. Случилось самое херовое: неконтролируемый Прыжок в абсолютную неизвестность. Это не просчитанная программа прокалывания времени-пространства, и не шуточки оборотня, и даже не заброска из поганой экспериментальной лаборатории. Сейчас все куда хуже...
Ганн захрипел. Ну, ему тоже было несладко. Наверняка понимал, что его не придушат до смерти - он единственная надежда на возвращение. Но в такие моменты мозг без кислорода впадает во вполне понятную панику...
...Осознать мгновение нового прыжка можно только задним умом. Под сцепившейся в отнюдь не любовном объятии парой оказалось нечто мягкое, что само по себе не так плохо. Чуть хуже, то, что Катрин теперь оказалась внизу. По-видимому, на кровати. На широкой. Пахло духами, дымом курильницы, фруктами. На подушках сидела парочка остолбеневших чернявых девиц, обе наряжены лишь в премиленькие прозрачные шаровары.
– Левая недурна, - признала Катрин, плотнее нажимая на кадык невольному проводнику.
– И глазки выразительные. Но я таких длинноволосых не люблю. А ты, Гання, походу, наоборот? Гривастых предпочитаешь?
Катрин улыбнулась глазастой гурии, но, видимо, не очень дружелюбно. Красотки дружно набрали воздуха для визга, но душный гаремный блудуар уже исчез...
...Прыгуны катились куда-то вниз. Катрин осознала, что они кувыркаются по песчаному крутому склону, рядом катился поднос, прыгали шарики гранатов и на редкость крупные яблоки. Придушенный Ганн, похоже, слегка лишился чувств и безвольно шлепал макаронинами конечностей по белому песку, но шпионка лишь плотнее прихватила добычу. Такого бесценного как не обнимать, с таким хоть в огонь, хоть в воду...