Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
– Как что?
– удивилась оборотень.
– Довезем вас до дома. В смысле до Зимнего. Ляжете у себя в кабинетике, выпьете чаю, непременно горячего, непременно! И хорошенько выспитесь. Указания врача лучше выполнять, да и вообще с гипертонией шутки плохи. Ну, вы и сами знаете.
– Я не за собственную жизнь опасаюсь, - довольно спокойно пояснил Керенский.
– Я спрашиваю, что собирается делать ВРК, Ленин и прочие ваши главари?
– У нас не банда, а партия, следовательно, у нас руководители, - поправила товарищ Островитянская.
– Давайте без оскорбительных наездов. Что касается "что делать"... А у нас
– Еще ничего не решено!
– запротестовал Керенский.
– С фронта подходят верные нам части...
– Продлить агонию желаете?
– уточнила оборотень.
– Ну-ну. И да потекут по Невскому кровавые реки, так?
– Не мы это конституционное преступление провоцируем!
– начал повышать голос министр-председатель.
– Граждане и товарищи, - попросила, посасывая таблетку витамина С, Катрин.
– Ночь, тишина, сидим в машине, дух переводим. Ну к чему шуметь? Александр Федорович, вы лицо облеченное немалой властью, могу я вас чисто по-женски попросить - давайте приложим максимум усилий и обойдемся без крови?
– От лица автомобильной общественности присоединяюсь к данной просьбе, - счел уместным подать голос поднабравшийся политического ума-разума Колька.
– Если вы и вправду Керенский, так давайте как-то выруливать и не газовать. У меня, между прочим, один дядька в Ораниенбаумской школе прапорщиков, а другой в Красной гвардии на "Айвазе"[28]. Оба пока живы, но мало ли... По Питеру немецкие пулеметчики бегают, а вы тут взялись пушки друг на друга выкатывать.
– Откуда вы вообще набрались этих басен про немецких пулеметчиков? Кто распускает эти слухи?
– не выдержал Александр Федорович.
– Помилуйте, какие слухи?
– возмутилась Катрин.
– Вам, что, вообще ни о чем не докладывают?
– Мне вон - сегодня весь кузов сзади издырявили, - поддержал Колька.
– Гляньте, гляньте - как дадут пулеметом из окна. Такая полировка, это ж... Гады, одно слово!
Керенский оглянулся и действительно внимательно осмотрел уродливые дыры на багажнике.
– Третья сила, - вздохнула Лоуд.
– Всю игру нам ломает. Между прочим, стреляют по безоружным женщинам. По мне, к примеру.
– Зато ваша соучастница мне бок револьвером продавила, - парировал Керенский.
– Ношу исключительно для самозащиты, - Катрин попыталась отодвинуться.
– Время беспокойное, вы уж простите, Александр Федорович.
– Далек от мысли вас обвинять и упрекать. Ситуация в городе действительно ужасная. И мы практически бессильны, - признался министр-председатель.
– Слушайте, а давайте попробуем компромисс подсечь и выудить, - сказала Лоуд, разворачивая остатки витаминки.
– Есть же такое красивое греческое[29] слово. Вы как к такой идее относитесь, гражданин Керенский?
– Давайте уж свой наркотик, - Александр Федорович, сунул под язык большую таблетку.
– Как отношусь? Какой компромисс может у нас состояться? Мы покинули конституционное поле, ступили в трясину анархии...
– Передача власти "под давлением обстоятельств"?
– предположила Катрин.
– Дальнейший открытый судебный процесс, оспаривающий произошедшие антиконституционные события, далее полное восстановление справедливости при избрании
– Ерунда и вопиюще безграмотные формулировки, - поморщился Керенский.
– Совершенно иначе нужно подходить к процедуре...
Машина стояла в тени Исаакиевского собора, а в ней сидели удивительно самонадеянные субъекты и пытались решить абсолютно неразрешимую задачу.
Глава шестнадцатая. Последний пулемет
Ресторан "Альберт" Невский 18
29 часов до часа Х.
"...Они побегут, они неизбежно сгинут. Все "они" эти...," - перо на миг замерло, тут же продолжило - "...эти мальчишки с безумными расширенными глазами, губастыми и голодными ртами безмозглых горлопанов. Исчезнут матросы с огромными маузерами на поясе, пьяная солдатня, карманные воры, вопящие "о равенстве", уголовные злодеи с малограмотными мандатами, всякие бритые щеголи во френчах и пенсне. Профессиональные революционеры сожрут сами себя и издохнут в корчах несварения. Сейчас весь огромный город не живет, он сидит по домам. Город чувствует себя завоеванным, изнасилованным каким-то особым народом, который кажется гораздо более страшным, чем, казались нашим предкам печенеги, хазары, раскосые скифы..." Островерхие буквы, бежали из-под пера, в конце слов сходя на нет, словно пустеющий пулеметный магазин. "Изменники России лепечут - "революция - стихия". Но холера, землетрясение, чума - тоже стихии. С ними можно и должно бороться! Каленым железом, пулями, штыками, динамитом. Да, мы взяли оружие..."
Невзирая на нелепость места и неожиданность предложения, писалось легко, гневные строки сами ложились на бумагу. Давно не писал, истосковался по чистой бумаге. Алексей Иванович усмехнулся. Нет и нет - с искусством бумагомарания покончено. Стрелок не может писать, литератор не может стрелять. Разные миры, несопоставимые. Да и не литература здесь - клич, набатный невнятный нутряной ор - восстаньте, спасите, что еще можно спасти! Отомстите за утонувшую, захлебнувшуюся в бездонных лужах нечистот, Россию. Спьяну, со зла, от воспаления глупости мы издыхаем. Восстанье, последнюю пулю ему - вонючему хаму!
"... Мир, мир - говорите вы?! Но с кем мир?..."
Написать краткий очерк или эссе предложил связник. Встретились в условленном месте, недалеко от Лиговского. Уже было понятно - шпионы большевиков идут по пятам. На Пушкинской случилась перестрелка, смог ли уйти Шамонит - неизвестно. Впрочем, Петр Петрович ловок, дерзок, весел - что еще нужно для удачи?
В "Альберте" сидели совершенно спокойно. Здесь можно было пообедать ухой и яичницей, хлеб подавали нарезанным на манер льежских печений, о былых изысках французской кухни пора было забыть. Беспалый куратор за чашкой дико дорогого, но настоящего кофе назвал адрес новой конспиративной квартиры.