Олег Рязанский
Шрифт:
Олег Иванович отпустил подбородок, легонько щёлкнул внучку по носу, достал из короба лёгкое соболье одеяльце, тёплое лисье, миску и чару из серебра. Всё это разложил на столе, сказал:
— Это к зиме. Старики говорят, холодная будет.
Тщательно подобранный нежнейший соболь не мог оставить равнодушной ни одну женщину. Марья гладила его одной рукой, другой прижимая к себе дочь.
— Дай подержу, неудобно небось.
Марья молча отдала дочь князю. Та бессмысленно таращилась, дед пригнулся, и она цепко ухватила его за бороду. Великий
— Всегда о дочери мечтал, а у меня одни парни. — И добавил: — Законные и незаконные...
Олег Иванович ушёл, когда уже начало смеркаться, и прощался с явной неохотой. Ему было приятно сидеть за столом в маленькой каморке, говорить ни о чём, любоваться внучкой и поглядывать на красивую молодую женщину.
— Так ничем и не угостила, — шутливо попенял он Марье.
— Да, батюшка, великий князь, да я... — Она так побагровела от смущения, что могла бы соперничать цветом щёк с осенней рябиной.
— Ладно, не красней, в следующий раз угостишь.
Великий князь вышел на крыльцо. Перед ним уже стоял отдохнувший конь, дружинники гарцевали кто на дворе, кто за воротами. Олег Иванович легко вскочил в седло и поскакал к воротам, не оглядываясь.
Двор опустел. Стало тихо и грустно.
Глава сорок шестая
Юшка изнывал от скуки. Ему не хватало дела, волнений и, главное, Степана.
Он любил Пригоду, души не чаял в маленьком Стёпке, охотно хватался за любую мужскую работу по дому, хотя и взяли из деревушки одного бобыля, услужливого и работящего. И Пригоде в помощь взяли девку, она убирала в доме, что-то кухарила, благо Юшка не был избалован разносолами. Но тем больше оставалось свободного времени, и не могли его заполнить ни охота, ни долгие прогулки в соседнем лесу с женой и Стёпкой, ни бесконечная возня с оружием.
Юшка сам посмеивался над собой, полируя клинок:
— Словно кошка — чистая, аж искры сыплются из меха, а всё вылизываю.
Как-то пришла ему в голову мысль: выбрал из деревеньки двоих парней покрепче, лет по семнадцати-восемнадцати, и стал обучать их сабельному бою. Им дал боевые, хорошо заточенные сабли. Себе ж взял специально затупленную и сказал, что за каждую царапину, если, конечно, они смогут её нанести, будет награждать. Пригода разволновалась, запротестовала, стала говорить, что Юшка от скуки совсем ума лишился, но он только улыбался.
Первое время Пригода с тревогой наблюдала за потешным боем двоих против одного. Парни старались, наседали, кружили вокруг, подзадоривали друг друга. Царапнуть Юшку хоть разок, хоть чуточку им так и не удалось...
Так прошло около года. Поначалу Пригода радовалась, что Юшка — вот он, под боком, не носится невесть где, подвергаясь опасности. Потом стала задумываться — уж больно жалко было видеть, как мается здоровенный мужик без дела, с какой тоской чистит он блистающее оружие, точит и клеит всё новые и новые стрелы. Даже против парней, заметно поднаторевших
— Поехал бы ты в Тверь, поглядел, может, и нужен кому в дружину хороший воин, — наконец сказала Пригода однажды, подавив в себе понятное желание каждой жены видеть мужа поближе к своей юбке.
— Откуда ты знаешь, что хороший?
— Иного бы не полюбила.
— Подумаю...
«Конечно, — усмехнулась про себя Пригода, — нетто можно сразу по бабьему слову делать? Хотела бы я знать, сколько дён ему понадобится, чтобы гордость свою потешить? »
Оказалось, двух дней хватило…
Из Твери Юшка вернулся мрачный.
— Неужто никому не глянулся? — охнула Пригода и сунула Стёпку мужу в руки, зная, что нет лучше средства развеселить мужика, чем дать ему потетёшкать малыша.
Стёпку Юшка в руки взял, но обычная улыбка не засияла на его лице.
— Что стряслось, не томи. Будто я не вижу.
— Тверской князь в Орду поехал ярлык просить.
— Какой?
— Какой-какой! Разве не ясно? На московское княжение, под Дмитрия роет.
— Ну а тебе-то что? Дмитрий нам враг, Степана заточил в узилище, не знаем, жив ли он, нас сюда бежать вынудил, с Рязанью не по совести поступил...
— Всё одно, нехорошо.
— Что нехорошо? — набросилась на мужа Пригода. — Я сколько страдала, переживала, сомнениями мучилась, пока тебя в Тверь не решилась направить, так ты теперь губу воротишь!
— Степан говорил, сколько Москва с Рязанью ни схватывается, а всё равно им вместе быть. При случае и в морду дашь, а все соседи.
— А Тверь?
— Тверь на Литву всё больше глядит. Вон с Ягайлой тверские князья и покумились и породнились. Нет, теперь, когда князь в Орду с поминками [64] поехал, я и думать не могу ему служить.
— Юша, а помнишь, Меликова вдова, Настя, тебе советовала Корнею в ноги упасть, внука предъявить.
— Он его отберёт у нас!
— А ты поначалу поезжай один. Вызнай, договорись...
— С Корнеем договоришься! Он пообещает и обманет.
64
Поминки — в данном случае — подарки.
— Пусть крест целует. Стёпку нам Алёна завещала.
На этот раз Юшка размышлял всего один день.
— Пожалуй, и впрямь надо съездить в Рязань, с боярином Корнеем перемолвиться. Я тебе и охрану ненароком подготовил.
— Нет! Ты парней с собой заберёшь! — закричала вдруг обычно спокойная Пригода. — Кто тут на нас со Стёпкой нападёт, кому мы нужны? Тебе вон какой путь, ты без Степана никогда и не ездил в такую даль.
— Всё, Пригодушка, один еду, и весь сказ. Одному проще, поверь.