Олегархат районного масштаба
Шрифт:
Поэтому такие справки были буквально у всех крестьян: формально срок ее действия составлял три месяца, но никто особо на дату выписки внимания не обращал — но тем не менее мужики старались всегда иметь при себе «актуальную бумагу». А с такой справкой мужик мог и в город перебраться без каких-либо проблем. Если он, конечно, в городе находил работу.
Но в городе у мужика-то жилья своего как правило не было, так что тут было два варианта: найти работу с предоставлением этого самого жилья (хотя бы общежития) или жилье просто снять. В стране было три вида жилья: личные дома, служебное и «муниципальное». И разница между ними была кардинальная, и «самая большая разница» была у жилья служебного. Оно предоставлялось работнику исключительно на время его работы (таким обеспечивали тех же милиционеров, дворников, еще ряд категорий работников — главным
Ко второй категории относилось жилье «муниципальное», и тут были как квартиры в многоквартирных домах, так и отдельные дома — и это жилье в основном предоставлялось людям предприятиями, но уже на условиях «пожизненного найма». Строилось оно в основном за счет промышленных предприятий города и квартиры работникам предприятий и выдавались — тоже в основном. Но уже во время строительства часть квартир (или домов) передавалась местным властям — и эта часть выдавалась работникам «социальной сферы»: врачам, учителям, тем же милиционерам, работникам коммунальных служб, которые все такие квартиры обслуживали.
Наконец, были и «частные» дома, являющиеся личной собственностью владельца. От прочих они отличались лишь тем, что все заботы по поддержанию дома в приличном состоянии возлагались на владельца, но он имел полное безоговорочное право дом свой продать, причем по любой цене и кому угодно. Не совсем кому угодно, иностранцам дома продавать запрещалось — но это было единственным исключением.
С пропиской было еще интереснее: очень жесткие правила прописки имелись лишь в нескольких больших городах (в основном в Москве и Ленинграде, чуть помягче они были в Минске и Харькове, а в «закрытых городах» эти правила иначе, чем драконовскими и не назвать было). Но на большей части страны правила были просты: получил человек жилье в городе (или просто снял его) — всё, в паспорт (а мужику паспорт сразу после устройства на работу выдавался) ставился соответствующий штамп. О прописке «временной» — это если жилье служебное или снятое у «частника», или «постоянной» — при получении ордера на комнату или квартиру «муниципальную». Но фокус в том, что человек с любой пропиской мог тут же пойти и «встать в очередь на квартиру» в горсовете. Причем его, человека этого, сначала в очередь записывали, и только потом проверяли, а есть ли у него право на «улучшение жилищных условий». Самое смешное, что если такого права у человека не было (допустим, живет один в большой квартире), то его из очереди все равно не вычеркивали, а просто «переставляли в самый конец»…
Еще было интересно то, что «постоянную прописку» власть была обязана предоставить тем людям, которые в городе жилой дом просто купили. А вот дальше начинались просто чудеса, созданные советской властью для удобства трудящихся (еще в сорок седьмом, как я выяснила из принесенных Леной документов, созданные): если по какому-то адресу прописан один член семьи, то местная власть была просто обязана по этому же адресу прописать и остальных ее членов. Тут, правда, имелся забавный нюанс: в общежитиях членов семьи в таких случаях прописывали «без предоставления жилой площади».
Но имелся еще один нюанс при найме жилья у частников: формально им разрешалось у себя «временно прописывать» жильцов только если в его доме после этого не нарушались санитарные нормы. Однако вкупе с первым «нюансом» некоторые домовладельцы у себя прописывали буквально десятки людей: сначала по-отдельности нескольких «глав семьи», а когда саннорма достигала предела, то эти «главы» себе тут же и свои семьи прописывали. Понятно, что в доме толпы народу не жили (в основном не жили), семьи оставались в родных деревнях — но уже «с городской пропиской», и целыми деревнями мужики вставали в городские очереди на квартиры.
Лично меня в этом удивляло лишь одно: «стояние в очереди» никоим образом не гарантировало, что хоть когда-нибудь квартиру стояльцу дадут. Но в отдельных случаях это прокатывало — что еще больше очереди увеличивало. И еще больше накаляло социальную обстановку в городах: многие мужики в
Вечером уже я зашла к Лене:
— Пришла злость срывать. Я всё прочитала, и что же получается, в Ряжске мне порядок навести не выйдет? Там же важнейшие заводы, еще я собралась там горный институт машиностроительный обустроить — а с табором в городе хрен чего хорошего получится.
— Хорошо, что ко мне пришла, а не помчалась там лично справедливость учинять. Но прочитала ты все же явно не до конца: порядок в городе навести довольно просто. Потому что советские законы не только права людям гарантируют, но и определенные обязательства на них накладывают. Только с цыганами придется мне немного местной милиции помочь: сами милиционеры просто связываться с ними боятся, так как разъяренные цыганки, когда их мужчин милиция задерживать приходит, на милиционеров не просто нападают, но и стараются им увечья разные нанести. Лица царапают, и даже стараются глаза выцарапать. У нас же закон гуманен, бабу с детьми жалеет…
— То есть им даже глаза выцарапывать, получается, можно?
— Нельзя. Но таких теток и арестовывать вроде как нельзя, потому что дети остаются без присмотра. Но тут мы воспользуемся особым статусом специальных районов: там милиция обязана выполнять распоряжения представителей службы охраны гостайны КГБ, то есть мои. И мы поступим просто: всех цыган за тунеядство задержим, отдадим под суд и отправим в лагеря лет на десять. А цыганок за нападение на представителей власти посадим, и сроки им даже побольше организуем.
— То есть сначала бедных милиционеров поставим под их когти…
— Нет, милиционеров уже мои девочки прикроют. Ты же нам столько интересных приемов показала! Так что цыганщину в Ряжске мы искореним раз и навсегда… и вообще, думаю, во всей Рязанской области… для начала — я этот вопрос с Павлом Анатольевичем быстро согласую. Вот только чем бы нам наших девушек вооружить таким, чтобы они цыганок не поубивали нахрен…
— Вооружить, говоришь, чем-то не летальным, но простым и эффективным? Янки вон дубинки резиновые для этого применяют, а такие дубинки в Латвии еще до войны массово выпускались. Еще для твоих девушек я, пожалуй, тазеров понаделаю… ты когда город зачищать собираешься?
— А что такое «тазер»? Я даже слова такого не слышала.
— Такой простенький пистолетик, вообще без пуль. Это, пожалуй, пригодится, если на помощь бабам цыганским их мужики ринутся: тазер любого мужика свалит. И вообще… Лен, я сейчас, пожалуй, пойду, а завтра… нет, в понедельник я тебе все оборудование покажу. Надеюсь, тебе понравится, да и не только тебе.
Полную «зачистку» Ряжска Лена провела в конце февраля, но я этого уже не увидела. Вероятно, сильно переработала — и последние две недели провела в больнице Грауэрмана. То есть не имени его, а в той, где Григорий Львович сам работал — и благодаря чему небольшой роддом имени Лепехина превратился в МОНИИАГ, то есть институт акушерства и гинекологии. И именно туда меня отвезли по прямому приказу товарища Патоличева: он все же очень хорошо понимал, что я даю стране полезного достаточно, чтобы страна обо мне и моем ребенке позаботилась максимально. И страна — заботилась, хотя лежать на сохранении было и очень скучно. Совсем скучно было ничего не делать, так что я занималась тем, что изводила тамошних профессоров и докторов. Но изводились они и сами с удовольствием, особенно после того, как по моему распоряжению одна лаборатория Комитета принесла в роддом несколько «мобильных мониторов» для рожениц. Устройство-то простое, даже в чем-то примитивное: три датчика (давления, температуры, оксигенизации крови), простенький передатчик, передающий эту информацию висящему на стене палаты приемничку. А когда я врачам рассказала, что все это можно передавать на комп, который сам за всем будет следить и при необходимости сможет и врача вызвать, то со скукой было сразу же покончено. Правда, врачи все равно мужчин-инженеров ко мне не пускали, но в лаборатории медтехники Комитета все же женщин было большинство и задачи разбросать по исполнителям у меня получалось неплохо.