Оленин, машину!
Шрифт:
Но что будет дальше? Лепёхин будет отпираться. Он же не круглый дурак, а просто подлая сволочь.
Я решил ничего капитану не говорить. Пусть сам постарается. За это и довольствие получает.
— Простите, товарищ капитан. Но я не знаю, кто это сделал.
Офицер посмотрел мне пристально в глаза, с прищуром.
— Уверены?
— Так точно!
Особист коротко вздохнул. Видимо, рассчитывал распутать это дело, просто получив мои показания. Я оказался крепким орешком. Надавить же на меня он не может: у меня своё командование
«Интересно, как его всё-таки зовут?» — вдруг задумался я, покидая палатку.
После решил загнать машину к Кузьмичу. Думал, ворчать будет за испорченное казённое имущество. Пусть я не сам себе покрышки резал, но всё-таки техника мне доверена, и тут такая неприятность. Но старший механик ни словом об происшествии не обмолвился. Пожал мне руку и показал, что можно заезжать на эстакаду.
Поскольку гидравлических подъёмников в это время пока не было, технику загоняли на самодельные разборные эстакады, которые возили за собой. Если ехать требовалось далеко, то их раскладывали на детали, а если нет, то на крупные блоки, чтобы со сборкой долго не возиться. Это мне как-то раз один из механиков объяснил, а спросил я потому, что жилка журналистская во мне осталась до сих пор.
Пока механики лазили вокруг виллиса, на глаза попался свежий выпуск «Суворовского натиска». С интересом прочёл передовицу своего нового друга, военкора Михи Глухаревича. Он сочно и ёмко рассказывал о первом дне нашего наступления. Я отметил про себя, что у парня есть талант к писательству. Отличить его просто: образность и виртуозное владение средствами языка. Когда писать не умеют, лепят текст, словно кирпичный забор, из штампов. Такое пробежишь глазами, — ни за что не зацепишься.
— Побил ты коня своего, — сказал Кузьмич, закончив техосмотр. — Но ничего серьёзного. Так, покоцал по мелочи. Мы кое-где подбили, поправили стало быть.
— А что с порезанными шинами?
— Так особист забрал, — пожал плечами старший механик. — Сказал: улика.
«Серьёзно капитан к делу подошёл», — подумал я. Пожал руку Кузьмичу, поблагодарил за работу и вернулся к штабу полка. Вскоре оттуда вышел Гогадзе. Улыбнувшись, обрадовал хорошей новостью:
— Комбат Бульба доложил, что 112-й укрепрайон оседлал две рокады. Они в тылу Мишаньского укрепрайона идут: две параллельные железные и грунтовые дороги. В глубину Маньчжурии тянутся.
— Ещё что интересного случилось?
— Много чего! Штурмовые отряды 6-го полевого укрепрайона с боем пробились через Наньшаньский узел сопротивления. Подошли к горе Наньшань. Там внутри японцы бетонных укреплений понастроили. Надо выбивать, — ответил грузин.
Я ещё удивился тому, с какой лёгкостью он запоминает все эти китайские названия. Они для русского-то уха звучат непросто, а уж для грузина… Но, видимо, у Николоза память оказалась
— И что мы завтра? Куда?
— Я слышал, Грушевой приказал отправить батарею к горе Наньшань.
— А сам?
— Нет, он пока здесь останется.
— Чёрт, — недовольно проворчал я.
— Что такое, генацвале? — удивился Гогадзе.
— Хотел посмотреть. И поучаствовать, если получится.
— Ты же водитель.
— Ну и что? Родину можно защищать не только крутя баранку.
— Не расстраивайся! — Николоз подмигнул я хлопнул меня по плечу. — Ты Студебекер знаешь?
— Да, а что?
— Я тебе одну хорошую новость ещё скажу. У третьей батареи водитель заболел. Некому теперь их пушку возить. Обратись к комполка, может, согласится отдать тебя на денёк-другой.
— Спасибо, дружище! — я радостный помчался искать полковника.
Грушевого нашёл в его собственной палатке. Он как раз отдыхал, но не спал, а пил чай, рассматривая карту. Конечно, я тут субординацию нарушаю, когда себя так веду. Но сегодня решил, что можно: спас ему жизнь, значит, за товарищем полковником должок имеется. Попросил ординарца, чтобы доложил комполка. Вскоре тот приоткрыл мне брезентовую дверь: входи, мол.
Я вошёл, поздоровался.
— А, спаситель, — усмехнулся Андрей Максимович. — Зачем пожаловал?
Я рассказал, что знаю по завтрашний штурм горы Наньшань, и что в одной из батарей водитель заболел. Попросил его подменить, если завтра буду не нужен. А если вдруг срочно понадоблюсь, так меня Пивченко заменить может:
— Он из казаков, мужик надёжный. С нами сегодня утром там был, в рукопашной, — пояснил я.
— Хорошо. Но послезавтра утром чтоб как штык! — согласился Грушевой. — Передай командиру батареи, что я приказал.
— Есть!
Сам не зная, чему так радуюсь, — видимо, всё-таки возможности снова оказаться там, где адреналин закаливает, а крутить баранку без риска как-то не по мне, — помчался искать ту самую батарею, которая рано утром выдвинется в сторону горы Наньшань.
Глава 31
— Лёха! Оленин, вставай! — сквозь сон слышу знакомый голос и понять не могу, где я. Открываю глаза. Надо мной боец склонился.
— Митька, ты, что ли? — спрашиваю спросонья. — Что, опять укропы полезли?
— Какие ещё укропы? — проворчал голос недовольно. — Вставай, говорю! Тебя в штаб батальона срочно вызывают!
— Какого ещё батальона? — продолжаю нещадно тупить, не в силах сообразить, что происходит. Снаружи вроде тихо, арта не долбит, нигде не стреляют. Только дождь хлещет по крыше палатки. Странно, а почему палатка? Ведь мы позавчера ещё, когда вражеский опорник взяли, в нём и обосновались? А тамошние сидельцы хорошо подготовились: брёвна в три наката, внутри мебели из соседнего села натащили. Любят, гады, воевать с комфортом.