Олений заповедник

Мейлер Норман

Она покачала головой – медленно, недоуменно.

– Ох, Чарли, – сказала она. – Я так себя ненавижу. Я пыталась набраться мужества и уйти от тебя, но не могу. Мне страшно.

– В таком случае ты должна выйти за меня, как я предлагаю.

– Нет. Разве ты не понимаешь, что я никогда не смогу так поступить? Неужели ты не сознаешь, какты сделал мне предложение?

– Но ты должна выйти за меня, – в панике произнес он.

Он подготовил для себя выход, а теперь она закрывала дверь. Если они не поженятся, значит, он так и останется привязанным к ней.

– Когда я тебе надоем, я уйду, – сказала Илена. – Но я не хочу больше

об этом говорить.

Наконец она добилась того, что он стал уважать ее, и он никогда не сможет ей это объяснить. Одеревеневшими пальцами он погладил ее по ноге. Главное в создании настроения, решил он про себя, – выбрать такую линию поведения, которая не улучшает твоего положения, а делает его более опасным. Известный ему мир потому так и плох, что он ставит мораль и осторожность на одну доску. Айтел целиком принадлежал этому миру, а Илена – нет. Она будет с ним, пока не надоест ему, и мысль о том, что за этим последует, причиняла ему боль живой раны на теле.

– Прогнил я совсем, – вслух произнес он и как бы в подтверждение своего отчаяния зарыдал, сотрясаемый непривычной силой рыданий, прижимая к себе Илену вжатыми ей в спину кулаками.

Илена проявила к нему нежность. Стала гладить по голове словно опечаленная мать. И тоненьким голоском произнесла мудрые слова:

– Не противься своему горю, дорогой. Не выжимай из себя рыданий. – Она ласково проводила пальцами по его лицу, и невеселая улыбка медленно расползалась по ее губам. – Понимаешь, Чарли, все, право же, не так уж плохо. Я всегда найду себе мужчину.

По тому, какую жестокую боль он ощутил под ложечкой, Айтел понял, что все еще живет в на редкость мучительной темнице ревности. В ту минуту – и еще в течение одной – он любил Илену так, как никогда никого не любил, – любил и понимал, что такое чувство живет всего минуту, так как, любя ее, знал, что не должен ее любить. При всей молодости Илены он слышал в ее голосе многоопытность, превышавшую его опыт, и если он останется с ней, то вынужден будет идти в намеченном ею направлении, а он избегал этого всю свою жизнь.

И он воскликнул снова, обращаясь к рассудку: «Почему мой мозг всегда так активен, когда я слишком пьян и ничего не могу предпринять?», и тут все беды жизни обрушились на Айтела – все, чего он не совершил и чего никогда не совершит, и он рыдал, рыдал, проливая тяжелые слезы взрослого мужчины, так как впервые плакал за двадцать пять лет. Однако частично оплакивал он и Илену, ибо знал, что, раз она не хочет выходить за него замуж, ему придется изыскивать другой способ обрести свободу.

Глава 19

Я прибыл на вечеринку уже после того, как Айтел уехал, – большую часть вечера я провел, решая, стоит ли вообще туда ехать. Я получил от Доротеи приглашение и не знал, послала ли она его по доброте душевной или же это Лулу захотела видеть меня. Чем больше я раздумывал, тем больше понимал, что поеду туда, и наслаждался, представляя себе, как мучается Лулу, поскольку был уже час ночи, а теперь и два, а меня все не было. Я даже ожидал услышать телефонный звонок, и меня не оставляла мысль, что Лулу звонит по всему городу – во все бары, во все клубы, не подумав позвонить мне домой, так как меня, конечно же, нет дома: раз я не появился на вечеринке, значит, занят чем-то более интересным. И я ходил по дому в состоянии чуть ли не отчаяния – так мне хотелось снова увидеть ее. Мне нелегко было после того, как она ушла, но рассказам о том, как я проводил время, – как часами пил, часами пытался писать, вторую половину дня сидел, уставясь в свою банковскую

книжку, словно долгое изучение ее могло увеличить мои сбережения, – не было бы конца. Два дня, взяв фотоаппарат, я бродил по пустыне и снимал инфракрасным излучением под разными углами кактусы на фоне неба. Но это тоже не помогло. Я был испуган. Впервые за время пребывания в Дезер-д'Ор я устроил драку в баре и начал задумываться над тем, что со мной происходит. Иногда мне казалось, что я становлюсь человеком, способным совершить прыжок и зарыться пятками в землю, и в такие дни я искал драк. Словом, я изо всех сил старался удержаться от поездки к Доротее, а кончилось дело тем, что сел в машину и поехал.

Время подходило к трем часам ночи, когда я подъехал к «Опохмелке», и, входя в дверь, тут же забыл придуманные за вечер объяснения моего нежелания ехать – остался лишь голод по Лулу и раздраженное понимание, что я должен ее увидеть. Но я приехал слишком поздно и решил, что ее уже нет. Вечеринка давно закончилась: то тут, то там валялись тарелки от ужина а-ля фуршет, в холмик картофельного салата наподобие лыжи была воткнута сигарета, в высоком стакане плавал откусанный кусок ветчины, под кофейным столиком лежало перевернутое блюдо. Застрявшие гости занимались всякой мелочевкой – кто чем – и казались карикатурами на самих себя: так, пьянчуга, сидевший возле автомата с одноруким бандитом и торжественно, ритмично совавший в прорезь четвертак за четвертаком, казался игроком навыворот, который в трезвом виде со страстью демонстрировал свою власть над машиной, а сейчас из уважения кормил ее монетами и, казалось, бесконечно удивлялся, когда она вдруг с грохотом возвращала ему несколько монет. Молоденькая девица по вызову спала на диване, раскрыв рот, свесив мертвым грузом руки на пол, положив своим глубоким сном конец настороженности, заинтересованности и вниманию, присущих людям ее профессии и столь необходимых, чтобы ею заниматься.

Вот так же я обнаружил и Мартина Пелли. Он сидел, тяжело дыша, уперев подбородок в грудь, – не спал, а просто одурел.

– Понял, – сказал он мне, – Серджиус, ты знаешь, кто я?

– Да. А все-таки кто же ты?

– Я посыльный. – Пелли вздохнул. – Меня выкинут за то, что я провел вечер за игрой в карты с ребятами. – Подбородок его снова опустился на грудь. – Пользуйся жизнью, пока молод, – сонным голосом произнес он и впервые всхрапнул.

В кабинете все еще куролесили, на кухне рассказывали анекдоты, в ванной приключилось сугубо личное происшествие – несколько моментов из часа истины, тут же забытых, как только была спущена вода. Я обнаружил Лулу в кладовке – она стояла между двух мужчин, обхватив их за плечи, и дрожащим голоском выводила старинную песенку. Они втроем пели, пытаясь найти гармонию в своем несоответствии, и даже когда Лулу при виде меня оторвалась от них и протянула мне руку, мужчины продолжали петь, сомкнув ряды точно призовой взвод, что стоит по команде «смирно» под солнцем, не обращая внимания на отсутствие невыдержавших слабаков.

– Я хочу поговорить с тобой, – сказал я Лулу.

– Ох, Серджиус, до чего же я пьяна. Это заметно?

– Где мы могли бы поговорить? – не отступался я.

Она, казалось, была совсем не так пьяна, как утверждала.

– Можем подняться наверх, – сказала она.

Если у меня, как я надеялся, появился шанс поговорить с Лулу, то благодаря ей – а она устроила нашу беседу в хозяйской спальне, где лежали дамские пальто, – мы разговаривали, то и дело прерываемые чьим-то появлением, пока наконец не перестали обращать внимание на тех, кто искал свою одежду в розовом свете спальни.