Ольга-чаровница и змиев сын
Шрифт:
— В ловушку хочешь заманить, ведьма. За пленника ты говорить станешь!
Ольга пожала плечами: разубеждать не было ни малейшего смысла.
Да, противники были глупы и недальновидны, однако это не умаляло их умений, а главное — числа. И их трусость вряд ли могла помешать, только заставить атаковать одновременно.
Лиходей хотел сказать еще что-то, но Ольга не дала ему такой возможности. Она не шелохнулась, не сделала ни одного взмаха рукой, даже мизинцем не повела, не произнесла вслух ни звука, ни слова, ни заклинания, но воздух вокруг помутнел. Свет преобразился, стал синеватым, словно терем со
Один из лиходеев поднял руку. В центре ладони зажглась яркая звезда, из нее во все стороны брызнули ветвистые молнии. Две фигуры, стоявшие по бокам, шарахнулись от него, избегая чаровнического удара. Ольга осталась невозмутимой, только на посох оперлась сильнее.
Взметались руки, летели в ее сторону световые стрелы, огонь, сгустки тьмы и одному повелителю Нави, в разных науках и чудодействе сильному, ведомая смертоносная гадость. Повисшая меж убийцами и «жертвой» пелена отражала все. Сиреневый туман пополз по полу, клубился в углах, свиваясь в щупальца. Одно, оформившись не до конца, выстрелило в чаровника, с ног сбив, второго оплела за ногу, подкинула, да о стену треснула.
Горан бился о стены узилища. Он восхищался своей пленительницей, ненавидел ее всем сердцем за самоуверенность и отчаянно боялся опоздать. Он единственный чувствовал, скольких сил стоит это противостояние. Ему требовалось-то всего мгновение. Если вырвется, за миг до смерти чаровницы, сумеет спасти. Змии — существа чаровнические, способные многократно усиливать и чары, и силы. Вычерпавший себя полностью чаровник не умрет, если окажется рядом с таким помощником за миг до смерти, но и не воскреснет, если успеет уйти по звездной дороге раньше. В том же, что Ольга именно ее выберет, а не навье посмертие с непременным новым рождением, Горан не сомневался.
Ольга стояла. Лицо ее оставалось безучастным. Позу она не меняла, лишь чуть шире расставила ноги для лучшей устойчивости. Только пальцы сильнее стискивали посох да все большей тяжестью наливались веки. Убийцы не могли видеть ни бледности, ни налившихся кровью глаз, зато Горан замечал все и старательно расширял трещину.
«А ведь она победила того, кто отвлекал внимание извне, ослабляя и обеспечивая возможность прохода в терем своих подельников, — думал он между ударами. — Тринадцать поединков подряд не выигрывал никто и никогда. Раньше».
Тем важнее казалось пробиться, спасти, завладеть ею снова и никогда уже не выпускать из собственных когтей. Змий, застигнутый врасплох заклинанием, со временем, если выживал, становился ему неподвластным. Ольга больше не пленит его или попытается сделать это каким-нибудь иным образом, хотя, скорее всего, не противопоставит уже ничего.
Преграда все же поддалась: вогнулась внутрь и тотчас выгнулась наружу, раздался грохот, во все стороны плеснуло осколками. Горан зажмурился — от обычного солнечного света он успел отвыкнуть. Триумф захлестнул его полностью, и, устремившись вперед и вверх, расправляя крылья, он почти не видел никого вокруг, даже Ольгу, устало опустившуюся на ступени лестницы и выронившую бесполезный теперь, лишившийся навершия посох. Посох истаивал, паром исходя, осыпался пылевой горсткой, каплями воды проливался, становясь снова суком дуба вековечного.
С каждым мгновением воздух становился прозрачнее: туман
— Мы вызволили тебя, господин, и теперь… — начал чаровник.
— Я освободился сам, — громогласно возразил Горан.
Чаровник запнулся на мгновение, но быстро нашелся с ответом:
— Однако именно наши действия предоставили тебе эту замечательную возможность. Мы пришли сюда, дабы узреть твой светлый лик.
Горан никогда не обозвал бы свой… «лик» словом «светлый». Особенно в такой личине. Осклабившись и показав заискивающему «спасителю» зубы (белые и очень острые), он склонил голову набок и прошипел:
— Вы пришли сюда убить ту, которая принадлежит мне.
— И это тоже, господин, — не стал спорить чаровник, хотя еще несколько минут назад кто-то из его дружков, если не он сам, предлагал Ольге присоединиться к ним для завоевания мира.
— Значит, я отблагодарю вас, забрав ее, это будет справедливо, — решил Горан, еще раз «лучезарно улыбнувшись».
Чаровник раскрыл рот, но ничего не произнес, кажется, пребывая в полнейшей растерянности.
«И поделом, — подумал Горан и хмыкнул, — добиваться благодарности, да еще столь нелепо — это уже не лезет ни в какие ворота. Если бы меня нижайше умоляли я, возможно, мог снизойти. Хотя бы в улаживании дел с этим их орденом, но теперь пусть разбираются сами. И еще возносят хвалы за то, что не убил, потому как Ольга… Ольга…»
Он обернулся, изрядно обеспокоенный тем, что практически забыл о своей чаровнице. Она полулежала на ступенях, устремив бессмысленный пустой взгляд куда-то в стену. Один из осколков яхонта оцарапал ей щеку. Алая струйка стекала по бледной коже — значит, сердце билось, Горан не опоздал, а с остальным он как-нибудь разберется.
— С теремом сами уладите, но рушить не смейте — найду и головы пооткусываю, — предупредил он отвратительного чаровника.
Тот издал нечто вроде:
— Э… эм… слушаю, повелитель.
И Горан развеселился по-настоящему.
— В лесу костров не жечь, ветвей не ломать, траву не топтать! Изуверы! Скажите спасибо, что живыми отпускаю.
Чаровник поклонился и хотел сказать еще что-то, но Горан перебил.
— Не благодари, — посоветовал он, как можно осторожнее подхватил свою чаровницу, наверняка исцарапав когтями, и бросился наружу сквозь широкое окно.
Весь не пролез, снес часть стены. Ольга, конечно, будет вне себя от такого самоуправства, однако ничего страшного — само восстановится. Как-никак здесь каждая песчинка пропитана чарами, а на чердаке живет… нет, об этом потом. Потом.