Ольга-чаровница и змиев сын
Шрифт:
— Вот те раз… — пробормотала она.
«Неудивительно, что меня притащил сюда, а не швырнул в руки стражей, — попыталась убедить саму себя Ольга. — Горан не предоставит передышки, станет измываться сам и именно там, где лечил и попал в ловушку. Умно и жестоко».
Она приготовилась вытерпеть все и по возможности молча, и сама же не сдержалась, выкрикнув «Не смей!», стоило острому когтю разрезать сарафан, а вместе с ним и рубашку.
— Ты не протянешь так долго. Выживешь, но о способностях чаровницы придется забыть.
— Тебе-то какое дело?.. — проронила она удивленно.
—
— Я не желаю твоего лечения, — проговорила Ольга, голос совсем осип и звучать ровно отказывался наотрез, но сейчас это не казалось важным. — Не нужно!
Горан повел широченными плечами, никак не отреагировав на слова. Ну да, действительно глупо: диктовать свою волю тому, кто тебя ненавидит. Ольга не иначе сошла с ума, если решила, будто сможет уговорить его остановиться и прислушаться к ее желаниям. Не после того, что произошло меж ними, не спустя годы заточения. И молить тоже бесполезно: мучителя это лишь порадует.
Ткань скользнула по груди и плечам. Горан планомерно срезал с нее одежду, временами оставляя на коже кровоточащие полосы, зацепил бедро, и Ольга едва удержалась от вскрика: ногу словно опалило огнем. Горан выругался витиеватой фразой на языке чужом, и полез зализывать рану.
— Да твою же… — вряд ли стоило упоминать его родительницу. Змий же — не деревенщина. К тому же Горан вполне мог быть с ней незнаком, ведь змии откладывают яйца и не всегда заботятся сами о вылупившихся змиенышах. По крайней мере, так писали в книгах, а Горана она не спрашивала. Ежели его отцом действительно являлся Змей Горыныч, как баяли, матушкой могла стать и человеческая девица, которой не посчастливилось в полон попасть. Однако и в этом случае ругательство могло не восприняться верно. — Твой хвост завязать узлом и прищемить городскими воротами! — придумала Ольга.
Он расхохотался. Представил, видать.
— Какая богатая фантазия, — заметил Горан, на мгновение оторвавшись от своего занятия и немедленно возобновляя его снова и, кажется, с еще большим рвением.
Ольга охнула. Кровь бросилась к щекам, перед глазами поплыли радужные круги, а по жилам понесся огонь. Все как тогда: невыносимо, жарко, сладко и… жестоко. Она попыталась отодвинуться, оттолкнуть, сделать хоть что-нибудь, только была слабее не дотопленного котенка. Она и раньше вряд ли могла многое противопоставить, сейчас же — только разозлить.
«Разозлить?..» — мысль засела в голове и показалась тростинкой, способной спасти утопающего из гибельной трясины. Любое неподчинение обычно вызывало в змиях неистовство. Ответ на вызов, стремление подчинить, подмять под себя — одна из основных черт, присущая им, практически неосознаваемая (если верить сказаниям, но повода не верить у Ольги не имелось). Следовало проявить непокорность, а там Горан сделает все сам. Возможно, даже быстро: загрызет, например, или сломает шею. Чары обычно хранили, но много ли Ольге нужно сейчас? Умирать не хотелось, вот только впереди ожидало кое-что похуже путешествия по звездному пути. И даже желающие выручить ее из плена отыскались бы вряд ли.
Собравшись с силами, она уперлась в плечи Горана, показавшиеся ей каменными,
— Убирайся. Никогда… Слышишь? Никогда не смей…
Возмездие пришло незамедлительно: ее вжали в постель, навалившись сверху так, что стало тяжело дышать. То ли клыки, то ли все же зубы, но точно острее человеческих, впились в кожу на шее, придержали, оставляя унизительную метку, и… отпустили. Может, Горан обладал поистине легендарной выдержкой, а скорее всего, древний сказитель напутал да наврал, сам ничего о змиях не ведая.
— Тише, — потребовал Горан. — Так тебе не сбежать.
Не сбежать, в том и дело. Оставалось лишь себе посочувствовать, а Горан тем временем продолжил:
— Я ведь знаю тебя. Не поддамся.
Наблюдать, как Горан водит длинным языком по ранам, переходя от одной к другой, не пропуская даже едва заметные царапины, было невыносимо. И пусть так все ощущения казались острее, Ольга ни за что не согласилась бы убрать ладонь от глаз по собственной воле.
— Я действую аккуратно, — заверил Горан. — Стараюсь, по крайней мере.
— Говоришь так, как будто нам обоим не все равно, — практически простонала Ольга. Она саму себя ненавидела за слабость и этот голос, а вот Горана… Горана в эту минуту она почти любила, потому что раны затягивались, а боли… действительно почти не было.
— Мне — точно нет, — сказал он.
Горан
Дверь отворилась бесшумно, но лежащая в постели Ольга повернула голову — не иначе почувствовала. Сам Горан не ощущал ничего особенного: то ли привык, то ли попросту не был чувствителен. Чаровники среди змиев не рождались никогда, вопреки сказочкам, а вот люди с радостью впитывали потустороннюю мощь — словно ядовитые вьюны, оплетающие ствол дерева, чтобы высосать соки.
«Злое сравнение. Совершенно неверное по сути», — подумал Горан и качнул головой, прогоняя его навсегда. Нарисованный воображением образ казался красочным, но неуместным и зря обижал саму природу чаровников, поскольку ни малейшего вреда своим присутствием они не наносили (если не принимались швыряться убийственными заклятиями и смертными проклятиями, разумеется). Порой даже наоборот — помогали, делились теплом и эмоциями, которым были подвластны значительно сильнее. Если не упрямились, конечно, и не выказывали отрешенность и безразличие ко всему и всем. Горан успел подумать о том, что мог бы сделать Ольгу самой могущественной чаровницей обоих миров, но та решила прервать тишину и спугнула эту мысль.
— Ну и вид… Личина? — она окинула его взглядом.
В виде человеческом Горан почти не отличался ни статью, ни ростом или шириной плеч, хотя сложно было бы сказать какого он роду-племени. Светловолосый, а глаза, как угли, черны; брови — крыльев ворона росчерки. Кожа — бледная, словно никогда не касались ее лучи солнца.
— Ради меня не стоило, — бросила Ольга.
Не оценила. Либо просто обидеть решила: не нужен, мол, неинтересен, пошел прочь. Горан качнул головой. Слова задели. Он и так-то не любил человеком по своему дворцу ходить.