Ольга-чаровница и змиев сын
Шрифт:
— Ольга не станет поступать, как навязывают, уж в том поклясться могу, — заверил Горан. — Я не неволил ее. Снежен же — выкрал. А Моревна…
— Для начала ей необходимо понять, что она зачарована, а это непросто, — прошептал Кощей. — Мастера мороков веками учатся создавать грезы, неотличимые от реальности, и ловить в них души.
Горан передернул плечами. В свое время Ольга посадила его в посох, но не стала морочить, а ведь вполне могла кинуть, например, в безбрежный штормовой океан или бескрайние снега, где никогда не всходит солнце.
— Я смогу
Горан вздохнул, вновь переводя взгляд на Ольгу.
— Тем поможешь ей выбор свершить.
— Согласен. Прощаю. Отпускаю, — проговорил Горан быстро, боясь осознать, что же творит, и передумать.
Глава 20. Ольга
Как же Ольга ненавидела беспомощность! А еще сильнее — когда ее жизнью распоряжались.
Сначала она хотела молчать и не обращать на слова похитителя никакого внимания, но позже, успокоившись, решила этого не делать: Снежен мог проговориться касательно своих намерений, а это уже немало.
Самое неприятное, по ощущениям прошли сутки, а Ольга так и не разобрала, находилась ли в мороке. Она, разумеется, не ждала того, что будет легко, но и себя ценила больше. Понять же следовало: от того, где ее держали, зависело очень многое, если не все.
— Коли распознаешь чужой морок, станешь над ним хозяйкой и все свое могущество возвратишь.
Ольга вздрогнула.
У двери висело большое зеркало. Вот только сейчас оно не отражало ни комнатушки, ни Ольги самой. Стоявшая в нем женщина казалась похожа с ней, как две капли воды, но точно не являлась отражением. Никогда Ольга не замечала за собой столь пугающей красы. От той сердце в груди сжималось, а кровь стыла в жилах.
— Мама?..
Слово само вырвалось, да и сомнений теперь не было, пусть во сне и в детстве запомнила ту Ольга немного иной. А еще, если и имелись у нее сомнения, то теперь их не стало: ясно же, кто напротив стоит.
Моревна голову чуть склонила, смоляную бровь выгнула. Губы улыбка растянула: некровожадная, нерадостная, недобрая, никакая. Ей показалось, что следует улыбнуться, и она улыбнулась, ни малейших чувств не испытывая. И от этого мороз пробрал Ольгу до костей.
— Забоялась, Оленька? — произнесла Моревна ласково.
«С чего бы вдруг мне бояться тебя?» — могла бы спросить Ольга в ответ, но тогда их разговор по известному руслу пошел бы: гостья продолжила бы человеком прикидываться, являясь совершенно иной и чуждой сущностью. Ольга же хотела узнать другое.
— Зачем ты пришла?
— Хороша же встреча у матери с дочерью, — посетовала Моревна. Впрочем, на этот раз она улыбнулась иначе: довольно. Пожалуй, разочаровалась бы, если Ольга принялась причитать и слезами умываться. Впрочем, Ольга так и так не стала бы: чай, не девка деревенская. — Хотя… ты, видать, не одну лишь красу, но и ум мой взяла, поняла, чем наша встреча могла обернуться, если бы на шею мне кинулась.
— И чем
— Брось, — Моревна рукой махнула, словно мошку отгоняя. — Ты в Нави теперь живешь, а мне по царству Кощея блуждать резона никакого, да и невозможно тело чужое заполучить, коли душа закрыта. А у тебя она не просто от меня таится, заперта на семь замков. Оттого и не искала. Потому и дорожку в сны свои перекрыла.
Ольга удивленно моргнула. Она уж не помнила, почему прекратились ее чудесные сны, в которых постигала премудрость чары плести и наводить всякие мороки, глаза людям отводить, с соседями разговаривать, пусть народ русский все чаще нечистью их кликать принимался. Помнится, перышко рарогово Ольга именно на прощание получила: утром под подушкой нашла.
— Ужель забыла, как не позволила в мысли свои заглянуть? — в свой черед удивилась Моревна.
«Случалось ли такое, не происходило ли?» — Ольге было не вспомнить. Да и неважным сейчас сделалось.
— И что же теперь? — спросила она.
— Славой о тебе Навь полнится, Оленька, — проговорила Моревна, — да только не к тому ты силы прикладываешь.
— Это уж я сама решу, к чему их прикладывать, — дерзко ответила Ольга, благо поняла, что только так и следует. Ужимки и вежливости у нее самой костью в горле стояли, а ведь она средь людей росла. Каково же стало бы Моревне всяческую словесную чушь выслушивать? Нет, с ней говорить прямо следовало.
К тому ж подумалось Ольге, что и учила ее Моревна отнюдь не из материнской любви и заботы. Рассчитывала через нее в Явь проникнуть, в тело вселиться, душу либо вытеснив, либо загнав столь далеко, чтобы шевельнуться не смела. В доверие втиралась, а еще скорее, опасалась, что коли не обучит всему необходимому, сама чары плести не сумеет.
— Решишь, конечно, — сказала Моревна елейным голосом, журчащим на все лады ручьев звонких и хрустальным перезвоном синих колокольчиков, что близ ключей подземных произрастают. — А если со мной уйдешь, то тем паче всегда решать сама станешь. Будешь мне первейшей помощницей.
«Значит, силой увести не сможет», — поняла Ольга самое важное, а Моревна продолжала:
— Вместе мы таких дел натворим: небо с землей местами поменяются!
Ольгу вполне устраивало нынешнее нахождение неба и земли, однако и перечить она пока не хотела. Всяко лучше, чтобы матушка рассказала все сама. Поспорить же они всегда успеют.
— Знаю ведь, как несладко взаперти сидеть да в плену. Видала, наверняка, уже ворога моего, Кощея Бессмертного?
В Кощее человеческого виделось намного больше, чем в этом безупречно-прекрасном, но казавшемся Ольге холодно-мерзком существе… плоть от плоти, кровь от крови.
«Но… у Кощея Ворон есть. Быть может, будь рядом с Моревной душа человеческая, она и сама человечнее станет?» — подумала Ольга, и мысль эта поначалу не показалась ни странной, ни неверной.
Захотелось к зеркалу шагнуть, провести рукой по глади холодной, соединить ладонь свою с ладонью матушки, а там уж само все случится.