Олигархи. Богатство и власть в новой России

Хоффман Дэвид

В 1992 году, когда были приняты новые законы и им потребовалась официальная лицензия, Мельниченко нашел крохотный банк, размещавшийся в одной комнате, “Премьер-банк”, и заключил соглашение с его владельцем. Он будет работать под защитой его лицензии, выплачивая ему определенную сумму и одновременно расширяя сеть обменных пунктов в городе. В течение короткого времени он занимался продажей ваучеров и сигарет, которые пользовались таким спросом, что ящик или целый грузовик сигарет заменял валюту. Когда я встретил Мельниченко спустя несколько лет, я спросил его, были ли у него какие-то увлечения в те годы. Он не смог вспомнить ничего, кроме бесконечных разговоров по телефону, проверок курсов валют и обмена денег.

Самым ценным товаром Мельниченко была информация. Он и его коллеги начинали день с подсчета наличных, а затем строили предположения относительно изменения курса рубля по отношению к доллару. Они звонили конкурентам, чтобы узнать, какой курс предлагают они. Не было ни компьютерных сетей, ни биржевых залов, ни аппаратов, выдающих текущую финансовую

информацию, был только телефон. Затем начинали звонить клиенты: заводу нужно было срочно обменять на рубли 100 тысяч долларов, полученных за поставленный им титан. В течение нескольких лет в начале 1990-х все подобные сделки оплачивались наличными, что было выгодно Мельниченко. Курс менялся в течение дня, и они работали быстро, постоянно звоня, пересчитывая банкноты, покупая и продавая. “От рассвета и дотемна, — говорил Мельниченко. — А часто еще и ночью, потому что существовали ночные рейсы и к нам приходили люди из регионов, которым было нужно успеть на рейс домой”. Вскоре размеры их сделок достигли нескольких сотен тысяч долларов в день, и они почти никогда не терпели убытков. Механизм был отлажен как печатный станок и постоянно приносил им прибыль. Никаких грязных заводов, никакого старого оборудования, нуждающегося в замене, никаких проблем с социалистическим наследием и красными директорами. “Потерпеть убытки было сложно”, — вспоминал он. Мельниченко, которому было тринадцать лет, когда Горбачев начал перестройку, стал носить галстук.

Мельниченко открыл в Москве обменный пункт, “Объединенный дом валюты”, и октября 1994 года курс рубля по отношению к доллару упал с 3081 до 3926. Позже этот день был назван “черным вторником”. Мельниченко рассказывал мне, что за день до падения рубля они предвидели такую возможность и приобрели на бирже много долларов. Когда курс рубля резко упал, Мельниченко начал действовать. “Мы продавали по максимальной цене, — рассказывал он. — В тот день мы заработали более ю миллионов долларов” [25] .

25

В последующие годы Андрей Мельниченко стал одним из самых крупных российских бизнесменов. Он создал МДМ-Банк, наладивший тесные связи с Кремлем и ставший одним из ведущих коммерческих банков страны. Затем Мельниченко заключил союз со “стальным магнатом” Сергеем Поповым, и они создали собственную промышленную империю, захватившую господствующие позиции в российской угольной и трубопрокатной промышленности. — (Прим, автора к русскому изданию.)

Секрет Мельниченко был известен не только ему одному. Спекуляции на колебаниях соотношения рубля и доллара стали главным веянием эпохи легких денег в начале 1990-х ^{237} . Причины были очевидны: промышленность переживала кризис и нуждалась в огромных капиталовложениях, а валютные спекуляции не требовали больших накладных расходов, приносили высокие доходы и не были связаны с недвижимостью. Кто мог устоять? “Спекуляция приносила хорошие деньги. Это были легкие деньги, легкий капитал”, — вспоминал Александр Смоленский, который в то время имел в Москве пункты обмена валюты, обслуживавшие частных клиентов. Смоленский обменивал рубли на доллары, а доллары на рубли. “Утром даешь деньги, вечером получаешь прибыль, — рассказывал он. — Все решала скорость. Мы целыми днями сидели в банке, это было похоже на гонку, на машину, печатающую деньги. Каждый день приносил нам все больше денег. Важнее всего было не ошибиться. Бог был милостив. Обменивали, продавали, зарабатывали, обменивали, продавали, зарабатывали — и так каждый день” ^{238} .

Доходы от валютных спекуляций были не единственным источником легких денег. Сочетание слабого правительства и высокого уровня инфляции позволяло использовать и другие способы быстрого обогащения, особенно тем, у кого имелись политические связи: первым кооператорам, бывшим партийным и комсомольским работникам, бывшим сотрудникам КГБ. Это была элита, которая получала легкие деньги непосредственно от правительства.

В начале 1990-х в России не было центрального казначейства и приходилось полагаться на “уполномоченные” коммерческие банки при хранении государственных средств и проведении выплат. Система была коррумпированной с самого начала, но существовала на протяжении ряда лет. Банки обращались к малооплачиваемым бюрократам, взятками и угрозами добиваясь участия в этом прибыльном бизнесе. Бюрократы закрывали глаза, когда в банки этих финансистов поступали огромные суммы государственных денег. Затем банкиры не осуществляли тех платежей, которые должны были сделать, а деньги использовали в своих целях. Часто они возвращали деньги государству с большой задержкой или просто оставляли себе. Шустрые банкиры исходили из одной простой предпосылки: с течением времени деньги приносят прибыль. Коррумпированные государственные чиновники сознательно игнорировали это, позволяя финансистам наживаться за счет богатств государства. Система уполномоченных банков является еще одним примером негативного влияния легких денег в те годы, когда формировался российский капитализм. Зачем банкам рисковать, ссужая деньги переживавшим трудные времена российским заводам или еще не вставшим на ноги новым предприятиям, если можно просто пристроиться к кормушке российского

государства? Свободные деньги, поступавшие от правительства, испортили их, отдалив тот день, когда им и другим представителям поколения, выросшего в эпоху легких денег, пришлось бы учиться вкладывать деньги в реальную экономику и получать прибыль своим трудом.

Влияние легких денег сказывалось на протяжении всех 1990-х годов. В начале 1997 года Сергей Егоров, председатель “Ассоциации российских банков”, указал на допущенные нарушения. Он сообщил, что из 21 миллиарда долларов, выданных в виде банковских кредитов в 1996 году, лишь 1,2 процента представляли собой долгосрочные ссуды предприятиям, 90 процентов предназначались для краткосрочных сделок по долгам правительства, а остальное шло на экспортно-импортные операции. Другими словами, коммерческие банки почти не давали ссуд в реальную экономику. Они мало чем отличались от казино, процветавших за счет легких денег ^{239} . В одном из исследований говорилось, что с 1994 по 1996 год половину доходов банков составляли легкие деньги. Почти никто не получал больших ссуд, и самый долгий срок, на который предоставлялись ссуды, равнялся одному году ^{240} .

Смоленский, Ходорковский, Гусинский и Березовский нажили свои капиталы в начале 1990-х благодаря системе “уполномоченных” банков. Гусинский при поддержке Лужкова в течение нескольких лет контролировал быстро росшие муниципальные счета. Смоленский обслуживал в числе прочих счета кремлевской администрации. Березовский использовал ту же тактику в отношении денежного потока государственной авиакомпании “Аэрофлот”.

Ходорковский хвалился когда-то, что его банк МЕНАТЕП способен выжить при любом режиме, и бывший вице-президент банка сказал мне почему: структура банка соответствовала структуре правительства. Ходорковский и его ближайшее окружение имели прямые связи с ключевыми министрами, а их заместители — с заместителями министров. Банк процветал благодаря правительственным программам кредитования, начиная с расходов на оборону и кончая закупками продовольствия; Министерство финансов России было одним из его основных клиентов, и предоставление кредитов государству составляло более половины всех операций по кредитованию, осуществленных банком МЕНАТЕП в 1995 году ^{241} . Один из бывших вице-президентов банка МЕНАТЕП, пожелавший остаться неназванным, попробовал вести инвестиционную деятельность по западному образцу, но впоследствии с отчаянием признал эти попытки тщетными, поскольку банк получил миллионы долларов прибыли только за то, что являлся “уполномоченным” банком. “Не было никакого смысла заниматься инвестиционной деятельностью, — говорил он, — когда можно сходить в баню с приятелем из Министерства финансов и получить от них боо миллионов долларов”.

“Министерство финансов помещало деньги на счет в банке МЕНАТЕП и давало указание направить эти деньги в регионы. Банк МЕНАТЕП брал боо миллионов долларов, не выплачивал никаких денег министерству и задерживал начало платежей в регионы. Когда приходили люди, чтобы получить деньги, они тянули три недели, а потом выдавали не наличные деньги, а долговые обязательства, долговые обязательства банка МЕНАТЕП, вместо наличных денег!” ^{242} В течение этого периода времени банк МЕНАТЕП делал высокодоходные капиталовложения, получая миллионы долларов легких доходов без каких бы то ни было усилий, если не считать намеренного игнорирования указаний правительства. Никто не был арестован, никто не был наказан.

“Дело в том, что эти шальные деньги были результатом особых отношений с правительством, — рассказывал мне Владимир Виноградов, основатель “Инкомбанка”, один из ведущих коммерческих банкиров 1990-х годов, после крушения его финансовой империи. — Например, деньги поступали от правительства для финансирования каких-то программ. Эти программы не получали финансирования или получали десятую часть того, что было на них выделено. А деньги вкладывались в ваучеры, которые затем обменивались на акции” ^{243} . Так легкие деньги в два счета превращались в частную собственность.

В начале 1990-х одним из иностранцев, ставших свидетелями эпохи легких денег, был Виктор Хуако, какое-то время работавший в Ситибанке в качестве эксперта по долгам латиноамериканских стран. В Москве он занимался операциями по обмену рублей и долларов. Позже он помогал крупным западным инвесторам ориентироваться в запутанном мире российских банков и инвестиций. Хуако, безукоризненно одетый финансист, видевший много общего между хаосом в России и экономическими потрясениями в Латинской Америке в 1980-е годы, утверждал, что одной из неразгаданных загадок остается то, кто определял победителей и проигравших в эпоху легких денег. Хуако сказал, что за каждой сделкой чувствовалась чья-то “волшебная рука”, что политики и бюрократы помогали своим друзьям выкачивать соки из самого государства. “Волшебная рука” была еще одним признаком самого деструктивного явления первого десятилетия русского капитализма — разлагающего влияния богатства на власть. Семена были посеяны в советские времена, в условиях дефицитной экономики с традиционным блатом и связями. Процесс ускорился в годы легких денег, когда российское государство было настолько слабым, лишенным правил и институтов, что освобожденные им самим силы дикого капитализма валили его с ног. Позже группа финансистов оказалась настолько могущественной, что едва не захватила само государство.