Олигархи. Богатство и власть в новой России

Хоффман Дэвид

Став преемником Попова, Лужков в первую очередь уволил Пияшеву и похоронил ее либеральный проект. “Он избавился от всего департамента, — вспоминала она, — и все взял в свои руки”. Пияшева верно подметила ту особенность его характера и склада ума, которая свидетельствовала о стремлении стать хозяином. Лужков был хозяином, желавшим, чтобы предприятия приносили городу доход. Договоры об аренде, контракты, обязательства по арендной плате ставили любого московского предпринимателя в зависимость от Лужкова. “Его концепция полностью противоречила моей, — рассказывала мне Пияшева. — Если я говорила о быстрой приватизации, то Лужков сказал, что просто так отдать собственность людям невозможно. Ничего не отдавайте бесплатно! Все должно быть под контролем. Здесь всё — Лужкова. Он может закрыть любой ресторан, любую гостиницу, он может сменить владельца. У него есть власть. Он — хозяин. И, являясь хозяином, он управляет своим хозяйством. Если его что-то не устраивает, он это меняет. Он поддерживает полный порядок. Это феодальный способ ведения дел”.

Избавившись от радикальных идей Пияшевой, Лужков бросил вызов Чубайсу и блокировал массовую приватизацию в столице. Летом 1993 года Чубайс, пытавшийся в то время

провести свой законопроект через непокорный Верховный Совет, пришел в кабинет Лужкова. Они пили чай. Внешне они были совершенно разные: Чубайс — высокий, немного неуклюжий, по-юношески самоуверенный; Лужков — невысокий, воинственный, с круглой и гладкой, как пушечное ядро, головой и комплекцией регбиста. Оба они раньше принимали советскую систему, и каждый нашел свой путь из нее; оба в то время поддерживали Ельцина, который сталкивался со все более ожесточенным противодействием парламента. Лужков спокойно сказал Чубайсу, что хотя в прошлом они были союзниками, он не может поддержать массовую приватизацию. В стране нет денег, и заводы будут проданы за бесценок. Кроме того, думаю, что у Лужкова была другая, не названная им причина выступать против ваучерной приватизации: он хотел выбрать новых владельцев собственности в Москве, а не отдавать ее победителям ваучерных аукционов, неподконтрольным ему. “Согласитесь, что так приватизацию проводить нельзя, собственность нельзя продавать так дешево, — уговаривал Лужков Чубайса. — Мы получим спекулянта вместо хозяина”.

Чубайса это не убедило. Он хотел вырвать собственность из рук номенклатуры, которую символизировал Лужков. Как запомнилось Лужкову, они так ни до чего и не договорились' ^{261} .

Лужков поддержал Ельцина во время событий 3—4 октября 1993 года, когда Ельцин предпринял жесткие меры против мятежного парламента, отдав приказ обстрелять Белый дом, в котором находились его националистически и консервативно настроенные оппоненты, а также вооруженные хулиганы. В столкновении погибло 145 человек. Лужков присутствовал на совещаниях, проводившихся Ельциным в связи с кризисом, и отключил в осажденном Белом доме водоснабжение, телефонную связь и электричество. Как и Ельцин, который воспользовался событиями, чтобы подготовить новую конституцию, дающую ему широкие полномочия, Лужков использовал кризис для того, чтобы создать в городе новую политическую структуру, одобренную избирателями на выборах в декабре. Вместо громоздкого городского совета, состоявшего из 498 членов, Лужков при поддержке Ельцина создал новый законодательный орган из тридцати пяти человек, демонстрировавший во все последующие годы свою практически полную лояльность.

После октябрьских событий Лужков вновь обратился к Чубайсу с просьбой остановить массовую приватизацию. Чубайс отказался. Лужков объявил войну. “С этих пор вы мой идеологический противник, и я буду бороться с вами и с методами, которые вы насаждаете в стране, всеми возможными способами”, — сказал он ^{262} . Лужков подчинил город своей воле, и приватизация крупных предприятий в Москве замедлилась. Он просто отказался выполнять государственную программу приватизации. 24 ноября 1993 года он пришел к Ельцину и доказывал, что Чубайс распродает страну “за гроши” ^{263} .

Лужков видел недостатки советской системы и считал себя сторонником рынка, но его понимание рынка и частной собственности сводилось к тому, что ею должен распоряжаться хозяин. Собственность была заработана тяжелым трудом, а не получена за символическую плату. Когда речь заходила о передаче собственности в частные руки, Лужкова прежде всего интересовало, какими способностями обладает новый владелец, Чубайс же хотел сначала раздать собственность и предоставить рынку возможность самому найти эффективного собственника. Это лежало в основе двух очень разных моделей капитализма для России. Лужков говорил, что “человек работает заинтересованно не тогда, когда у него есть собственность, а когда у него нет собственности, но есть право заработать ее производительным трудом”. Лужков отвергал новых собственников, созданных Чубайсом, как представителей “паразитического капитализма”, людей, ничего не знающих о заводах и производстве, кладущих деньги на счета в швейцарских банках или покупающих “виллы за границей, яхты, машины и другие удовольствия”. В мире Лужкова они никогда не станут хорошими собственниками, никогда не будут соответствовать его представлениям о хозяине. “Вы думаете, что такие люди, которым богатство свалилось с неба, могли стать эффективными собственниками, организаторами промышленного производства? Конечно, нет, — говорил Лужков. — Они чувствовали себя “калифами на час” и старались максимально использовать этот час, выжимая все, что можно, из своей новой собственности” ^{264} .

Лужков по-прежнему верил в некоторые элементы старой системы, включая государственные субсидии, и не был непримиримым противником государственной собственности в промышленности, тогда как Чубайс стремился до основания разрушить административно-командную систему. Годы спустя Лужков продолжал выделять субсидии автозаводу ЗИЛ, стараясь удержать его на плаву, но, как показало время, такой подход себя не оправдал. Лужкову не нравилась внезапность и, как ему казалось, поспешность шоковой терапии, противоречащая его представлениям о порядке. “Чубайс — радикал, — считал Лужков, — он склонен к крайностям. Он то приоткрывает крышку гроба, то вколачивает в нее последний гвоздь. В его жизни всегда так — последний удар по чему-то или кому-то. Я предпочитаю действовать постепенно, а не революционными, радикальными наскоками” ^{265} .

Но самое важное — хотя Лужков не говорил об этом открыто, — он не хотел выпускать из-под своего контроля деньги. Когда он строил свою империю, каждый магазин, каждый завод был потенциальным источником доходов. Ситуация, при которой вопрос о распределении собственности решали городские чиновники, а не открытые аукционы, создавала более благоприятные условия для коррупции.

Конфронтация с Чубайсом обострилась весной.

На пресс-конференции, состоявшейся и февраля 1994 года, Лужков поклялся, что не допустит осуществления государственной программы приватизации в Москве, и обвинил Чубайса в том, что он осуществил приватизацию в России, “как пьяница, который все несет из дома, чтобы купить выпивку”. Фраза о пьянице задела Чубайса. Он ответил, что у Москвы, где было приватизировано всего 2 процента крупных предприятий, худшие в России показатели по приватизации. “Это бюрократическое беззаконие, нарушение прав простого человека”, — возмущался Чубайс. Приватизация, добавил Чубайс, забирает “из рук высокопоставленного бюрократа собственность, с которой он не хочет расставаться, собственность, которая на протяжении десятилетий являлась основой его власти”. 23 марта 1994 года Чубайс заявил, что отдаст распоряжение выставить на аукцион пятьдесят московских заводов, несмотря на возражения Лужкова ^{266} , і апреля Лужков нанес ответный удар, приостановив предшествующую приватизации регистрацию предприятий в качестве акционерных компаний. Чубайс обвинил мэра в нарушении закона. Он обратился к генеральному прокурору, требуя, чтобы Лужкова обвинили в преступной халатности. Лужков отказался идти на уступки. Премьер-министр Черномырдин отдал распоряжение Лужкову выполнять государственную программу, но Лужков продолжал отказываться. Спор был улажен го июня 1994 года, когда Ельцин объявил о победе Лужкова. Выступая на пресс-конференции, Ельцин сказал, что попытки примирить их окончились безрезультатно и поэтому он приказал правительству “оставить Москву в покое” ^{267} . Многие восприняли этот шаг как выражение благодарности Ельцина за поддержку, оказанную Лужковым во время битвы с парламентом в октябре предшествовавшего года. Раздосадованный Чубайс умыл руки. “В Москве мы видим столько нарушений закона, столько нарушений конституции, столько коррупции, что я не могу иметь к этому никакого отношения”, — сказал он ^{268} .

Это решение было важной победой Лужкова на пути к созданию собственной империи. Взяв под свой контроль городскую собственность: торговые помещения, расположенные на первых этажах зданий, административные здания, заводы, автостоянки, гостиницы, театры, школы и многое другое, — Лужков получил важный источник доходов и власти.

В период гиперинфляции деньги быстро обесценивались, поэтому Лужков нашел другую валюту для заключения сделок. Он обменивал недвижимость на то, что требовалось для города. Такие неофициальные обмены не обязательно являлись незаконными. Идея была проверена на ранних сделках с Гусинским, когда город отдавал здания в обмен на их ремонт и ответный “подарок” в виде половины недвижимости. Такой обмен стал обычным явлением. Например, в середине 1990-х “Инкомбанк” стал третьим по величине банком России и крупнейшим коммерческим банком. Его президент Владимир Виноградов хотел разместить штаб-квартиру своей корпорации в обветшалом доме дореволюционной постройки, расположенном недалеко от Кремля. Город передал здание “Инкомбанку” в обмен на обещание восстановить его и взять в аренду на длительный срок. Через два года, когда я побывал в нем, здание имело элегантный вид, характерный для начала века. На открытии здания присутствовал Лужков. Маленькая церковь пятнадцатого века, стоящая на площади перед банком, также была отреставрирована “Инкомбанком”, израсходовавшим на это несколько миллионов долларов. Виноградов, один из первых зачинателей кооперативного движения, стал сторонником Лужкова и передал храму Христа Спасителя двадцать четыре отреставрированные иконы XVII и XVIII веков. Лужков вручил ему учрежденную городом награду. Виноградов принял участие в любимом проекте Лужкова по строительству квартир для россиян, живущих в Севастополе. Город открыл в банке свои счета, а банк профинансировал ряд городских проектов, в частности снос уродливых пятиэтажных жилых домов, построенных при Хрущеве ^{269} .

Такие теплые отношения проявлялись снова и снова, особенно с Владимиром Гусинским, самым известным из банкиров, сотрудничавших с Лужковым. Лужков называл Гусинского в тот период своим деловым партнером ^{270} . Штаб-квартира Гусинского размещалась в высотном здании мэрии; зарплата муниципальным служащим выплачивалась через “Мост-банк” Гусинского, а наличные они получали из банкоматов, установленных в вестибюле мэрии. В 1994 году в банке Гусинского хранилась значительная часть городских доходов, включая счета департаментов муниципального жилищного строительства, лицензирования, образования, архитектуры, финансов, международных отношений, городского управления внутренних дел и ряда других ^{271} .

Правительство города сдавало недвижимость в аренду за символическую плату, но от городских заправил поступали просьбы, не отраженные в договоре аренды: посадить деревья, отремонтировать больницу, заасфальтировать дорогу, открыть детский сад. Побочные сделки были важнее, чем деньги. В 1994 году Лужков очень хотел ликвидировать старую свалку токсичных отходов, которую называл язвой на теле города. Отходы накапливались десятилетиями, и один из специалистов сравнил ее с океаном нечистот. Лужков обратился в приватизированную компанию, занимавшуюся вывозом мусора, Московскую механизированную колонну № 5, которая согласилась взяться за эту опасную работу и очистить зараженную территорию. Компания вывезла около двух миллионов кубометров почвы и заменила ее чистым песком и землей, работая круглые сутки в течение двух лет. Но эта компания, изначально работавшая в основном на строительных объектах города, и сама нуждалась в помощи Лужкова. Она приобрела новые самосвалы “Вольво”, стоившие го миллионов долларов, но не могла заплатить последние з миллиона. Лужков пришел на помощь и договорился с одним из московских банков о предоставлении ссуды под 4 процента годовых, чтобы компания могла погасить долг, хотя на рынке процентные ставки были гораздо выше. Когда свалка токсичных отходов была ликвидирована, Лужков организовал в честь этого торжественную церемонию и вручил отличившимся рабочим в качестве премий ключи от новых “Жигулей” и ордера на новые квартиры ^{272} .