Олигархи. Богатство и власть в новой России
Шрифт:
Потанин поступил в Московский государственный институт международных отношений, заведение, где обучались отпрыски высшей советской бюрократии, в первую очередь будущих дипломатов, работников внешней торговли и офицеров КГБ. Он окончил институт в 1983 году. “Там нас учили, как вести себя в коридорах власти, — рассказывал Митрофанов, — как строить отношения с людьми, стоящими у власти, что говорить и что не говорить”. Это были молодые люди, которых Советский Союз намеревался направить за границу, будущие эксперты по закупкам зерна, шпионы и торговцы оружием. И хотя их повсюду окружала идеология, им был необходим определенный прагматизм. Будущим представителям своей страны надо было уметь, встречаясь с капиталистами, не давать себя облапошить. Олег Чурилов, учившийся вместе с Потаниным, сказал мне, что в их обучении “особое внимание всегда уделялось практическим вопросам”, таким, как финансы и денежное обращение, которые Потанин изучал на факультете международных экономических отношений {363} . Среди учебников Потанина были такие книги, как “Международные валютно-финансовые организации капиталистических стран”, “Валютнокредитные отношения в мировой торговле”, “Финансы капиталистических государств”. Советский социализм сталкивался с внутренними проблемами, но для Потанина и его товарищей по учебе
И сейчас друзья Потанина думают, что он имел ясное представление о реальном внешнем мире, но не о разложении Советского Союза изнутри. Годы его учебы в институте пришлись на последние годы правления Брежнева, но ни он, ни его товарищи не понимали, что социализм в Советском Союзе движется к краху. “Никто из студентов в то время не думал, что это был период застоя, — вспоминал Чурилов. — Мы не думали, что страна переживает упадок или что экономика сталкивается с трудностями”.
После окончания института Потанин был распределен в Министерство внешней торговли, где делал карьеру его отец. Младшего Потанина направили на работу в “Союзпромэкспорт”, советскую государственную внешнеторговую компанию, сначала на должность инженера, что соответствовало должности клерка, а позже эксперта, или старшего клерка. Олег Климов, начальник Потанина, вспоминал, с каким энтузиазмом тот взялся за дело. Работа была скучной — продавать за границу азотные, калийные и фосфатные удобрения. Потанин стал советским чиновником, специализировавшимся на торговле фосфатными удобрениями {364} . Однако именно эта работа дала ключ к будущему богатству Потанина. Он ездил на Крайний Север, например на Кольский полуостров, где находилось огромное месторождение калия. В том же подразделении Министерства внешней торговли была секция, занимавшаяся рудами. Совершая поездки на Север и общаясь с сотрудниками этой секции, Потанин из первых рук узнал о гиганте советской металлургии “Норильском никеле”, поднявшемся в арктической тундре. Город Норильск был построен в период индустриализации заключенными сталинских лагерей. Позже здесь возникло крупное производство никеля для военных нужд. К моменту развала Советского Союза на долю Норильска приходилось 98 процентов производства металлов платиновой группы и 90 процентов производства никеля в России {365} .
Когда распался Советский Союз, Потанин только начинал заниматься частным бизнесом. После семи лет скучной работы в Министерстве внешней торговли Потанин увидел, что многие из его друзей ушли в бизнес. Государственной монополии на торговлю больше не существовало, и те, кому удавалось заключить частные торговые сделки, быстро богатели, экспортируя за границу дешевую нефть, древесину и полезные ископаемые и импортируя компьютеры. В марте 1990 года Потанин уговорил руководителей двадцати небольших торговых организаций, в основном принадлежавших государству и мечтавших о самостоятельной коммерции, дать ему начальный капитал в размере ю тысяч долларов для создания новой торговой компании “Интеррос”. Вскоре после этого Потанин понял, что торговым организациям нужен банк, и в 1992 году основал его. Именно тогда Потанину по-настоящему повезло. Не сделав ничего исключительного в годы перестройки, Потанин добился потрясающих результатов. С распадом советского торгового блока в Восточной Европе принадлежавший государству “Международный банк экономического сотрудничества” столкнулся с финансовыми трудностями. Страны Восточной Европы, получившие кредиты в банке, не могли вернуть их. В 1992 году руководство банка направило некоторым из своих клиентов в России письма с предложением перевести деньги в банк Потанина. Подразумевалось, что это избавит их от проблем в будущем. Как появились эти письма, неясно, но это был один из тех моментов, когда Потанину, скорее всего, помогла “волшебная рука” власти. Потанину достались вклады и активы оказавшегося в сложном положении государственного банка, у которого остались одни долги. Потанин всего за полгода получил “наследство” в 300 миллионов долларов. Он, казалось бы, ничего не сделал для того, чтобы получить эти деньги, он только предложил надежное место для их хранения. Неожиданно банк Потанина стал одним из крупных финансовых учреждений России. Для сравнения: банк МЕНАТЕП, основанный на несколько лет раньше, имел активы, равные 835 миллионам долларов {366} .
В апреле 1993 года Потанин, который по-прежнему был на подъеме, создал “Объединенный экспортно-импортный банк”, известный как “ОНЭКСИМ-банк”, развивавшийся столь же стремительно. Лицензия на создание “ОНЭКСИМ-банка”, полученная Потаниным, была утверждена российским правительством и Центробанком с беспрецедентной быстротой при поддержке тогдашнего министра финансов, сторонника реформ Бориса Федорова. Потанин, безусловно, имел влиятельных друзей. Основателями “ОНЭКСИМ-банка” стали Потанин и его деловой партнер Михаил Прохоров, работавший в советские времена в сфере внешней торговли, — еще один сын номенклатурного работника. Прохоров работал в том самом разорившемся государственном банке, из которого Потанин получил зоо миллионов долларов. Среди их новых клиентов оказалось около сорока крупных российских экспортеров и внешнеторговых организаций. Одной из них был “Техмашимпорт” — государственная компания, занимавшаяся экспортом и импортом нефти и химикатов. Когда я спросил ее вице-президента Гари Титаренко, как они оказались клиентами банка Потанина, он сказал: “Сам Потанин всегда был очень скромным и умным парнем. Он был очень уважителен, во время встреч всегда уделял “Техмашимпорту” много внимания”. Почему? “Он хотел, чтобы все наши деньги проходили через “ОНЭКСИМ-банк”.
Вскоре умный парень продемонстрировал свои истинные способности, получая легкие деньги по схеме “уполномоченного” банка. Потанин сказал однажды, что “ОНЭКСИМ-банк” — это “коммерческий банк с государственным менталитетом”, подразумевая под государственным менталитетом денежный поток государства. Хотя и другие достаточно умело доили государство, Потанин, казалось, обладал особым даром. Летом 1994 года, когда его пригласили в клуб на Воробьевых горах, Потанин подбирался к одной из богатейших сокровищниц страны — Государственному таможенному комитету. Таможенная служба разбухала от денег, полученных в виде импортных пошлин. Потанину каким-то образом удалось убедить таможенную службу поместить эти деньги в его банк в обмен на создание системы, ускорявшей прохождение грузов импортеров и экспортеров через таможню за счет предварительной уплаты пошлин. Если они переводили деньги Потанину прежде, чем их товары достигли границы, Потанин имел возможность быстро перевести деньги на счета таможенной службы. Сделать это было не очень трудно, потому что счета таможенной службы находились в его же банке. Потанин также
Потанин направился к Борису Йордану, сообразительному молодому человеку, который на первом ваучерном аукционе пришел в восторг от того, как дешево была продана кондитерская фабрика “Большевик”. В начале 1995 года Йордан со своим партнером Стивеном Дженнингсом создавал собственную фирму “Ренессанс-Капитал”. Они ушли из “Креди Суисс Ферст Бостон”, чтобы сколотить состояния на российском фондовом рынке.
“Мне пришла в голову одна мысль”, — сказал однажды Потанин Йордану. Российское правительство отчаянно нуждалось в наличных деньгах, чтобы устранить долги по зарплате и пенсии. У Потанина имелись наличные деньги, хотя фактически значительная их часть представляла собой вклады самого государства. Потанин поделился с Йорданом своей идеей о сделке, которую можно было бы предложить государству: он предоставляет кредит и получает в качестве обеспечения несколько заводов. “Ему нужно было, чтобы кто-то оформил все это на бумаге”, — рассказывал мне Йордан. Йордан и Дженнингс, сыгравшие важную роль в подготовке ваучерных аукционов и заработавшие деньги на спекуляции ваучерами, оказались у истоков еще одной колоссальной распродажи России. “Мы со Стивеном сели и стали думать”, — вспоминал Йордан. Однажды поздно вечером в квартире Дженнингса они набросали план. В этом первом варианте они предложили, чтобы банки предоставили денежный кредит государству и получили в качестве обеспечения акции. Если правительство не сможет погасить кредит, они смогут продать акции, получив крупное комиссионное вознаграждение. План предусматривал выплату 30 процентов в качестве вознаграждения, и это было очень щедро. “Не забудьте, кем мы были, — сказал Йордан, когда мы говорили об этом годы спустя. — Мы были биржевыми маклерами!” Они считали, что получение вознаграждения за продажу акций и является целью всего плана. “Я всегда думал, что если я что-то сделаю, то мне за это заплатят”, — сказал Йордан. “Мы не осознавали, что для них это была возможность стать владельцами компаний, — сказал он про магнатов. — По крайней мере, я не осознавал”.
Но план Потанина был иным.
Еще несколько дней Йордан и Дженнингс работали над своим проектом и писали окончательный вариант для Потанина. Они не указывали в нем никаких названий. Дженнингс считал, что в их плане была “определенная логика” с точки зрения российского правительства, поскольку он обеспечивал наличные деньги, столь необходимые для выплаты пенсий и зарплаты учителям. Более того, в конце 1994 года молодой российский фондовый рынок пережил первый крупный спад. Цены акций упали. План Йордана и Дженнингса оставлял государству надежду на то, что оно получит за заводы более высокую цену позже, когда курс акций снова повысится. Кроме того, можно было привлечь руководителей из частного сектора, чтобы повысить эффективность производства. Но, как рассказывал мне Дженнингс, он настаивал на том, чтобы сделки были абсолютно прозрачными и открытыми для иностранных конкурентов. В противном случае, сказал он, “это приведет к катастрофе”. Йордан передал окончательный вариант Потанину. “Вот что вам надо делать”, — сказал он {368} .
Но то, что произошло потом, не было предусмотрено сценарием Йордана. По словам Йордана, Потанин взял их план, но “разрушил концепцию”. Кончилось тем, что иностранцы не были допущены к участию в сделках, которые не были прозрачными и в которых, как оказалось, не обошлось без мошенничества.
Это имело еще одно серьезное последствие, которого они не предвидели: подготовленный ими документ положил начало процессу слияния российских магнатов с государством. Магнаты нашли политического покровителя, поиск которого начали в клубе на Воробьевых горах. Им стал Борис Ельцин, и они готовились к слиянию своего богатства с его властью.
В 1990-е годы никто из государственных чиновников, реформаторов, нефтяных генералов, “красных директоров” или политиков не обладал такой живучестью, как Чубайс. Он проявлял исключительную стойкость под огнем критики и считал, что цель оправдывает средства. Но Чубайсу удавалось выстоять и по другой причине. Он настойчиво добивался своего, но, как правило, не упускал момент, когда можно было пойти на компромисс. В этом заключался секрет его успеха при проведении массовой приватизации. Известный компромисс с Верховным Советом, который позволил лицам, обладавшим конфиденциальной информацией, взять под свой контроль приватизируемые компании, преследовал более важную цель изъятия собственности из рук государства.
Теперь Чубайс, один из двух первых заместителей премьер-министра, собирался еще раз ярко продемонстрировать свою железную волю. Он хотел объединить мощь магнатов и власть больного российского президента, чтобы попытаться спасти и его и их. И на этот раз он был готов пожертвовать своими идеалами ради достижения более важной цели. Он пошел на это без видимых колебаний.
Чубайс не подвергал сомнению эти идеалы в первые годы массовой приватизации, когда они с Ельциным поддерживали популистский лозунг “Нам нужны не сотни миллионеров, а миллионы собственников”. Чубайс старался ослабить хватку старой номенклатуры и тормозить неконтролируемую “спонтанную” приватизацию, проводимую директорами заводов. Он был абсолютно уверен в том, что движение вперед обеспечат только удивительные возможности рынка. Только рынок определит победителей и проигравших; только рынок определит, кто станет “эффективным” владельцем новой собственности, отданной государством. Рынок — это боксерский ринг, который выявит тех, кто выживет благодаря своей изобретательности, и тех, кто будет обречен на разорение. Чубайс и другие реформаторы усвоили урок советского социализма, заключавшийся в том, что ни один политический деятель или чиновник не может соперничать с коллективным разумом рынка в способности принимать эффективные решения. По мнению Чубайса и реформаторов его поколения, чрезмерно политизированные решения коммунистической партии оказались совершенно неэффективными. Выход заключался в жесткой рыночной конкуренции, а чтобы быть конкурентным, рынок должен быть открытым. Вот почему Чубайс так любил аукционы по продаже мелких предприятий, на одном из которых они с Гайдаром побывали в Нижнем Новгороде: это была конкуренция в чистом виде.