Оля. Тайны и желания танцующей с Луной. Книга 2

Лазаревич Павел

Оля посмотрела на меня, протянула бокал, поблагодарила кивком головы, отхлебнула и откинулась на подушку, невольно прогнувшись всем телом.

– Я лепечу: «Что вы делаете? Я же замужем! Перестаньте, пожалуйста! Мне же нельзя! Валерочка, разве так можно?!» – но руками и телом не сопротивляюсь. Не сопротивляюсь я еще и потому, тебе честно скажу, что уже не могу. Коленки дрожат, и внутренняя поверхность бедер сладко так ноет.

Оля лишь сейчас заметила, что рукой, которую она прогнала у себя с ноги, я глажу ее животик, взяла мою руку и осторожно переложила ее на мое бедро.

– Похоже, он это тоже почувствовал. И стал мне целовать ноги по-настоящему. Пашка, как он мне

ноги целовал! Я же не девочка, мне уже ноги целовали, но это было нечто. Я же чувствую, когда мне ноги целуют просто как этап, чтобы потом забраться сам знаешь чем, куда и зачем. Он же целовал мои ноги, потому что это ему нравилось. А ты же знаешь, мне нравится, когда ко мне с любовью. Поэтому когда он начал целовать мне под коленками, потом еще внутри бедер, да еще поглаживая язычком – я сдалась. Сама коленки раздвинула пошире и раскинула их, чтобы ему удобнее целовать было, и даже приподнялась, когда он мое платье начал потихонечку, украдкой вверх подтаскивать. Вот тут я поняла, что все серьезно, все случится – и не поверишь: от этого понимания мне стало не стыдно, а бросило в жар.

Оля, прогнав мою руку, теперь сама уже гладила себя по животу.

– А потом он меня приятно удивил. Он не стал сразу стремиться туда, куда, сняв платье с женщины, правильно понимая это как капитуляцию, сразу же устремились бы многие. Он меня просто зацеловал. Он целовал меня везде. Он поворачивал меня как любимого ребенка. Он зарывался мне подмышки. Он зарывался лицом и губами во все мои складочки. Он гладил меня везде, и там, где только что гладил – сразу же целовал. Он исцеловал мне живот, спину, попку, ноги, руки, шею, да всю меня. Везде я ощущала его поцелуи. В складочках между ногами и телом, на ягодицах, где они касаются друг дружку. У меня ступни на ногах до сих пор его поцелуи ощущают. На мне не осталось места, которое не коснулись бы его губы. Это меня разобрало настолько, что я даже не заметила, как он снял с меня бюстгальтер, и куда делись трусики. Они словно растаяли в воздухе.

Оля смотрела на меня, а я, глядя ей в глаза, боковым зрением увидел, что она гладит себя ладошкой не только животик, но и значительно ниже. Чтобы не смущать ее, я не перевел туда взгляд.

– А потом он перевернул меня на спину и лег на меня. Нет, про это нельзя сказать, что он лег на меня. Не знаю, как он это делал. Держался на локтях, на коленях, на пальчиках, но он еле-еле касался моего тела. И всем своим телом стал гладить меня.

Ладонь Оли переместилась на грудь и принялась сжимать ее.

– Опять же, не знаю, может это какой бальзам или крем, или он просто такой бархатный, атласный и пушистый сам по себе, но это было очень приятно. При этом он шептал мне: «У вас, Оленька, чудо, а не грудь-такая упругая, бархатная, нежная, а животик – упругий, атласный, а сосочки такие остренькие, что с ума можно сойти. У вас ножки такие гладенькие и желанные, что я от нежности плавлюсь», – ну и так далее. А я чувствую: вот он сосочком задел мой сосочек, и сладкая струна внутри зазвенела. Вот он другой сосочек задел, и еще одна струна зазвенела. Вот клитор, то ли членом, то ли яичками задел, и просто сладко загудел внутри контрабас. Вот между ножек меня коленкой погладил и внутри, словно разноголосье других струн звенит. Тут чувствую, он уже гладит меня не только снаружи, но и изнутри. Причем как он туда попал – я не пойму. Ну, не ощутила, как он в меня проник, и все. Да и движения его внутри себя не чувствую. Я вся занемела ниже пояса. Так сладко занемела, уже и движения его тела не чувствую, а чувствую лишь, как онемение усиливается. И тут очередным движением он словно кожу с меня снял. Не содрал, а нежно слизал. И каждым

новым движением сладко плавит меня от груди и до коленок. А я горю, всем телом горю. Я беснуюсь под ним, стараюсь насадиться на него глубже, у меня по телу уже судороги пробегают, а он также медленно, мучительно-медленно двигается и слова любви говорит. Я ему сквозь стоны: «Пожалуйста, не мучай!» Вот тогда он меня резко, одним движением перевернул попой вверх и одним движением вошел в меня. Вот тогда я почувствовала, как он по-настоящему вошел. Сильно, глубоко и заполняя. Так, как я люблю. Уперся в самую глубину. У меня там уголок есть. Если член большой и достает туда, то у меня там щемить начинает. Вот, знаешь, когда под ноготь другой ноготь вставить – такое чувство возникает. И больно, и приятно. Вот и я так люблю, чтобы во мне в самую глубину член упирался. Так, чтобы там я головку, не знаю уж чем, защемила. Вот у него так получилось. И при каждом ударе все сильнее и сильнее внутрь протискивается, прямо до зудящей боли. Шлепал меня так, что я чувствую, что от каждого удара у меня попа вверх задирается, а меня грудью о кровать протаскивает. И представляешь, Паш, у меня оргазм, у меня по телу прокатываются судороги, а там, глубоко внутри другой оргазм зарождается. Там, где его головка втыкается, и я ее там защемляю. А потом он в самый зуд стал выплескиваться горячим…

– Дай, – Оля протянула руку, забрала себе бутылку и отпила из горлышка.

– Одним словом, когда он кончил, я отходила на диване от двух оргазмов. После них я чувствовала себя пропущенной сквозь стиральную машину. Лежала и не могла пошевелиться. Так он взял меня на руки, отнес в ванную. А она у них огромная оказалась, вся сияет и блестит. Занес меня, дал отлежаться, а потом помыл меня сам. Всю меня руками загладил. Омывает меня между ножек, и каждую мою губку, поцелует, пососет, разгладит и язычком еще поласкает. И так это ему нравится, что я чувствую: все, влюбилась! А когда отлежалась и немножко в себя пришла, он вынул меня из ванны, вытер пушистым полотенцем, положил в постель и стал маслами всякими натирать. Везде меня натер: и грудь, и спину, и ноги, и складочки все очень аккуратно и нежно промазал. Он и губки долго-долго гладил, а потом и попку осторожно пальчиком промазал. Знаешь, как щекотно было. Сначала я чувствовала себя неловко, а потом неловкость куда-то пропала, и было очень приятно.

Оля сделала пару глотков, потрясла пустой бутылкой и вопросительно посмотрела на меня. Я пошел на кухню за очередной бутылкой.

– Потом лег за спиной, обнял меня и прижал к себе. А я чувствую: устала так, что ни руку, ни ногу поднять не могу. Но усталость такая приятная, просто хочется лежать в его объятиях не двигаясь. И желание есть, но нет уже физической возможности это желание удовлетворить. Говорю: «давай чуть-чуть поспим». «Давай», – говорит, а сам мне грудь гладит. Я поймала его руку, укусила, себе на живот положила и крепко держу, чтобы не рыпался. Так и уснула.

Оля благодарно кивнула мне, приняла полный бокал, отпила половину и вернула назад.

– Сплю я, Паш, но как-то странно сплю. То ли чай этот его особенной, то ли общее возбуждение, но я сплю и одновременно понимаю, что я сплю. И снится мне что-то очень интересное, особенное и очень эротичное, а вот что – понять не могу. И ощущаю я, что мне очень приятно. Иду я по полю цветов, а цветы не просто у меня между ножек проскальзывают – цветы с губами, и они целуют меня. Я понимаю, что так в действительности не может быть. Понимаю, что цветы – это сон. И стало мне интересно, там, прямо во сне: а почему мне так приятно? Я взяла и проснулась. Проснулась, лежу с закрытыми глазами и к себе прислушиваюсь.

Конец ознакомительного фрагмента.