Оля. Тайны и желания танцующей с Луной. Книга 2
Шрифт:
– Я тебя поняла, Пашенька, – прошептала Оля. Лицо ее стало виноватым и грустным.
– Пашенька, иногда не говоришь не потому, что кто-то ближе. Иногда не говоришь, потому что стыдно признаться. Бывает, случается такое, что ты даже не понимаешь, как такое могло случиться. А потом боишься, что о тебе плохо подумают, оттолкнут и отвернутся от тебя. Поэтому чаще врешь именно по этой причине. Не хочешь врать, а рассказать боишься. Ложь сама срывается с языка, и ее уже не вернешь. А признаваться, что еще и соврала – совсем тяжко. Поэтому, чтобы скрыть первую ложь, приходится врать еще и еще. Гора вранья растет, и становится совсем плохо.
– У тебя так было?
Оля молчала, нервно покусывая губы. Потом отвернулась и спрятала лицо в ладони.
Я сел рядом с ней, осторожно обнял ее, повернул к себе и начал целовать ее пальчики, по одному отрывая их от ее лица. Оля сидела зажмурившись, ее лицо пылало. Она испуганно открыла глаза, виновато взглянула на меня и снова зажмурилась.
– Ну же, – я поцеловал ее в щеку и прижал ее к себе. – Поверь, тебе сразу станет легче, когда ты расскажешь.
В купе повисла тишина. Оля вырвала ладошку и судорожно скомкала ткань юбки. Скомкав, тут же попыталась ее разгладить ладонью. Разгладив, снова скомкала.
– Паш, моя мама была права. Я на самом деле плохая. Я на самом деле именно такая отвратительная, как она говорила. Она права – я порченая. Я сегодня в этом окончательно убедилась, – глаза Оли были сухие. Опасно сухие. По интонациям в ее голосе я понял: истерика или тяжелые рыдания уже совсем близко.
Я снова взял в руки ладошки Оли и прижал их себе к щекам, поочередно их целуя.
– Олечка, не надо тогда ничего рассказывать, если для тебя это так тяжело. Поверь, для меня это все неважно. Чтобы с тобой ни случилось – я всегда буду рядом. И всегда защищу тебя, если это будет нужно. А ты – хорошая, по-настоящему хорошая, и не надо на себя наговаривать.
Оля резко отстранилась. Кривая усмешка исказила ее губы, пропала, и они задрожали.
– От кого ты меня защитишь? От меня самой? Думаешь, тебе это по силам? И не говори, что ты будешь всегда рядом. Когда ты узнаешь, какая я плохая – ты не будешь так в этом уверен.
– Олечка, – я почувствовал, что сам начинаю волноваться, – не хочу я ничего слушать о тебе плохого. Я знаю, что ты хорошая, и эту мою уверенность не смогут изменить никакие слова. Так что лучше ничего не говори, и давай лучше забудем этот разговор.
Оля упрямо покачала головой.
– Паш, я с утра себе места не нахожу. Сяду на пять минут, а меня мутит, и хочется сразу пересесть. Столько времени еще ехать, а я непонятно зачем уже оделась. Словно защититься хочу. Я чувствую, если я тебе не расскажу – я с ума сойду. А потом… пусть будет, что будет. Лишь бы меня перестало мутить и мучить.
– Ну ладно, – я с сомнением посмотрел на Олю и попытался в последний раз остановить ее. – Может, лучше не надо?
Оля отрицательно покачала головой, замолчала и наконец-то решилась.
– Я тебя ночью обманула… Я с этими мальчиками, которые офицеры, еще днем познакомилась. Заманили все-таки меня к себе на бокал шампанского. Ничего такого тогда не было, посмеялись, поболтали. Выпускники военного училища. Артем и Вася. Это поначалу у меня вызвало настороженность – офицеры и все такое. А они смешные такие, компанейские оказались. А присмотрелась – какие там офицеры. Обычные мальчишки, наперегонки хвастающиеся, чтобы произвести на меня впечатление. Артем, такой спортивный качок, все гимнастические упражнения делал. То от полки отожмется, то взлетит на верхнюю полку даже без повода. Впечатления на меня производил. Мне смешно так стало. А Васька, большой такой, чем-то на мишку похожий. Ресницы пушистые, как у девочки, румянец во все щеки. И такое впечатление, что он еще не бреется. Пушок такой на щеках. А еще смотрел он на меня так, как на меня раньше Андрюшка смотрел. Я ему в глаза заглянула, а он засмущался и покраснел. Все меня развлекали своими рассказами об училище, и какие они крутые.
Оля отодвинулась от меня и отвернулась.
– А ночью, когда ты уснул, мне не спалось. Я вышла подышать в коридор. Стою и вспоминаю то, что было в отпуске. И так стыдно стало. И за то, что было, и за то, что тебя попросила следующим летом опять все повторить. Вроде в шутку сказала, но ты же знаешь – в каждой шутке есть доля правды. Вот из-за этой доли правды мне стыдно и стало. Ведь то, для чего мы это делали, получилось, а значит, больше не надо. Жена должна быть верна мужу. Приняла решение, что никаких больше приключений. Решила и сразу же представила себе, что у меня больше ничего такого не будет, и так мне себя жалко стало. Прямо до слез. Дура такая! Сама же себе запретила и сама же себя стою, жалею. И тут глубоко внутри меня что-то возмутилось и воспротивилось этому моему решению. Желания, наверное, поняли, что я на них покушаюсь – сладкого лишаю, заворочались внутри и проснулись. И вот стою я, заполненная желаниями и томлением, и пытаюсь отвлечься глядя в окно. А там такая красота! Мы как раз проезжали мимо озера. Бескрайняя темная матовая гладь, и луна, бегущая за нами в темном небе, а ее отражение – по воде. Я смотрю на озеро и на луну, и у меня ощущение, что я уже лечу высоко в небе вместе с луной над этой бескрайней гладью, а за мной, как и у луны, летит моя тень. И луна поет для меня. И я уже не просто лечу, но и кружусь вместе с луной в танце, а ее лучи ласкают мое обнаженное тело. У меня такой восторг на душе. Тут поезд тряхнуло, я перевела взгляд и… встретила влюбленный взгляд мальчишки из моей мечты. У меня задрожали ноги, и громко застучало сердце. Нет, почти сразу же я поняла, что на меня смотрит Артем, а не тот придуманный мной мальчишка. Это было так неожиданно, так внезапно его появление, такая странная моя реакция на его взгляд, что когда он подошел ко мне и мягко поцеловал меня в губы, я, Пашенька, растерялась. А когда очнулась, поняла, что отвечаю на поцелуи. Целуюсь с ним. И от этого мне самой стало стыдно. Стыдно от того, то я даже не пытаюсь от него отстраниться. Он же меня даже не обнял, просто гладил мои волосы. Я же могла отстраниться, но не сделала этого. Знаешь, наверное, не отстранилась потому, что у меня от его поцелуев сладко зазвенело внутри. От стыда я закрыла
Оля виновато подняла на меня глаза.
– Паш, ты прости, что я так подробно рассказываю. Это я рассказываю, чтобы ты понял, как на самом деле было, чтобы ты все узнал, а лишь потом судил.
Я лишь молча взял Олину руку и поцеловал ее запястье. Она испугано вырвала ладошку и положила себе на коленку. Пальчики ее дрожали.
– В купе было совсем темно. Это меня почему-то успокоило. Темнота спрятала меня от моего стыда. Я стояла и дрожала. Дрожали мои ноги, что-то сладко дрожало у меня внутри и млело в груди. Чтобы не было так страшно, я зажмурилась. Кроме темноты были только его руки, гладящие и сжимающие мои груди и губы, целующие мою шею. А потом остались только руки, снимающие мой халат. Ладони, медленно стягивающие с меня трусики. А я стояла, как в ступоре. Да что я вру! Я замерла, но сама поднимала ноги, когда он снимал с меня трусики. Я же помню, как щекотно было, когда они скользнули у меня сначала по левой, а потом и по правой пятке. Или это он поднимал мне ноги? Не помню. Я стала дрожать еще сильнее, когда поняла, что стою посреди купе совершенно нагая, а к моей спине прижимается горячее мужское тело. Стыд просто захлестнул меня, когда я почувствовала, как между ягодиц ко мне прижимается твердый мужской член. «Артем…» – прошептала я и замолчала, чувствуя, что говорить уже поздно и отменить то, что будет, уже нельзя. Это подтвердили и его губы, которые опять стали целовать мою спину, и руки, мягко, но решительно, укладывающие меня в постель. И я, Пашенька, покорилась его настойчивым рукам, жадно сжимающим мои груди и гладящим меня везде. Его губам, целующим меня там, где у меня стало сладко пульсировать. Телу, которое легло сверху на меня и прижало меня к постели. А потом и горячему члену, продавившемуся в меня и начавшему ритмично двигаться внутри меня, не обращая внимания ни на мой стыд, ни на мой страх…
Оля смотрела на меня потемневшими глазами.
– Он двигался, так как я люблю – не быстрее и не медленнее. Он двигался во мне так, как я люблю – чуть подцепляя и скользя по верхней части свода. Он двигался по мне так, как я люблю – придавливая грудь, прижимаясь телом, скользя животом по моему животу, подцепляя сосочки волосами на груди. Он входил в меня так, как я люблю – до упора, сталкиваясь лобками и еще скользя немножко лобком по моему лобку, а в конце шлепая меня яичками. А еще мы целовались. Я целовалась, закрыв глаза от смущения и стыда. А потом целовалась, потому что я улетела. Я опять летела рядом с луной. Это луна целовала меня и ласкала лучами. Она убегала от меня, оглядываясь и проказливо улыбаясь мне, показывая, что знает, что со мной сейчас происходит. И я раздвоилась. Я бежала с луной наперегонки, а одновременно с этим мое тело колебалось вместе с мужским телом, проникающим глубоко внутрь меня толчками, сотрясающими мой лобок и становящимися особенно сильными и глубокими, когда они совпадали с вздрагиваниями вагона. И от каждого такого толчка сладкая пульсирующая точка внутри меня росла, наливалась сладостью и жаром и начала все сильнее колебаться и вибрировать, обещая разорваться и залить меня изнутри чем-то невыразимо сладким и горячим. Точка росла, превращаясь в теннисный мячик, а потом и в воздушный шарик, сладко вибрируя у меня внутри и сладко толкаясь. Момент, когда шар лопнет, приближался. Я сама резкими встречными движениями бедер приближала этот момент. Шар в последних конвульсиях сладко ворочался внутри, заполняя всю меня, когда я ощутила, как он со всей силы вжался в меня и стал вздрагивать всем телом. По тому, что глубокие проникновения сменили короткие вздрагивания глубоко у меня внутри, и по тому, как стало горячо там, в самой глубине, я поняла, что он кончает, опередив меня. Я сжимала мышцы живота и влагалища, пытаясь раздавить сладкий шар внутри меня, делала отчаянные движения навстречу этим последним толчкам, но все было тщетно! Он был уже мягкий… «Прости, сладенькая», – прошептал он, – «Не удержался. Слишком уж ты хороша. Я чувствую, ты немного не дошла. Я схожу, перекурю: мне нужно время, чтобы в боевую форму вернуться. Минут через пятнадцать будет остановка – я смотаюсь за пивом и вернусь. Дождись меня – и ты не пожалеешь!»
Оля, не поднимая глаз, катала между ладонями стакан.
– Я лежала не в силах свести колени, прислушиваясь к затухающим сладким пульсациям внутри себя и к своему быстрому и прерывистому дыханию. Тут только я заметила, что так не открыла глаза с того момента, как я зашла в купе. Я открыла глаза и тут же снова в испуге закрыла их. На мгновение мне показалось, что я сошла с ума. Я лежала в потоке яркого лунного света заливающего всю постель. Но я ведь точно знала, что луна была с другой стороны поезда! В купе было темно, когда я вошла в него. Мне даже на мгновение почудилось, что луна раздвоилась – одна половинка луны так и висит за окнами коридора, а другая ее половника оторвалась, перелетела на эту сторону и заглядывает, подсматривая за мной. Наваждение прошло, и я сообразила, что те резкие толчки, которые я восприняла как признак особой страсти со стороны Артема, были на самом деле толчками поезда, меняющего направление. Облегчение было столь сильным, что я почувствовала себя почти счастливой оттого, что я не сошла с ума.