Ома Дзидай
Шрифт:
Совсем ещё маленький. Подселили пару дней назад. Он жил в счастливом неведении, куда попал. Истина явилась ему только этим вечером.
Его оставили в покое, когда всё кончилось. Но он не переставал рыдать и жалобно звал мать с отцом. Сходил с ума, проходя путь, уже истоптанный любым другим из нас. Воплями юнец тревожил сон старейшин. Нытьё с рук ему не спустили. Больно били бамбуком, пока не угомонился. Дальше будет хуже. Он тоже застрял здесь навсегда.
Избитая песня. Просто очередная жертва Отобе.
Обнажая Наднебесье, расступились чернильные
Сверчки собрались за оградой под древовидными папоротниками. Их гудение пронзило ночную тишь, вселяя в душу умиротворение. Тревога невольно таяла в создавшемся шуме.
Хлопая десятками крыльев и издавая зловещий писк, в ветвях вечнозелёных дубов стаями проносились летучие мыши. Если помнить о них, перестаёшь вздрагивать, едва заслышав.
Снаружи, быть может, уже наступила полночь. Ждать оставалось недолго.
Тело почти не двигалось, сохраняя расслабленное положение. Голова очищалась. Сонливость понемногу брала своё, пробивая на унылый зевок.
Невзирая ни на что я продолжал коротать время впустую, пока передо мной таки не предстанет чудище, какое не встретишь в самых страшных снах. Человеческого воображения недостаточно, чтобы воссоздать даже очертания этого ужаса во плоти.
Ожидания оправдались. Я сомкнул веки, засыпая. Тут всё и началось…
Красный луч вспыхнул посередине клетушки и яростно, словно катана в руках самурая, взрезал мглу. Он отразился на моей коже, вызывая колкое жжение. Явь просочилась во все проводники восприятия.
В ушах стояло шипение, как при испарении воды. Нос заложило зловоние гари. Глаза слезились, ослеплённые кровавым сиянием. На языке застыл привкус сажи.
Оставалось только подняться на ноги. Гостя нужно встречать стоя. Тошнота, головокружение, удушье и боль по всему телу валили на пол, но мне удалось их превозмочь. Я вскочил, использовав опорой ладони.
Наливаясь тёмным оттенком, алое излучение обрело чёткие очертания. Воздух вокруг дрожал и кружился, нагретый неестественным жаром. Лучи расползались по татами десятками тонких полос, щипая ступни и извиваясь, как черви. Тянулись вверх до потолка.
Промежутки между ними наливались горячей, золотистой, вязкой жижей, которая напоминала кипящее масло. Она капала сверху и, попадая на меня, растекалась жирными каплями, не оставлявшими никогда видных повреждений, но доставлявших боль.
Зрение подстроилось под неистовство красного цвета. Взору открылось то, что приходилось наблюдать из ночи в ночь уже не помню, сколько. Там, где выстрелил луч, разверзся багровый проход в бездну. Оттуда показалась тонкая длинная рука в костяной обёртке. Каждый продолговатый палец кончался крючковатым когтем, способным рвать мясо, как бумагу.
Так чудовище обозначало своё появление. Вновь и вновь, чтобы стенать меня, пока я не сдамся и не скажу заветное «да». Ответ, услышать который оно вожделело. Появлялось чудище не иначе как из глубин Ёми[1].
В
Требовалось время, чтобы спокойно воспринять зло, которое преследовало меня.
– Фу-у-у-удо, – с издёвкой позвало существо из преисподней.
Его голос искусителя звучал приторно. Настолько сладко, что нёс в себе едкую губительную отраву. Нам обоим было не занимать терпения, почему и продолжались встречи. Только оно радовалось, видя меня. Я же тянул это бремя непреклонно.
Лапа с грохотом опустилась на татами, знаменуя тяжесть утончённого и несоразмерного тела. Показалась внушительных размеров лысая голова, чем-то отдалённо напоминающая череп снежной обезьяны и ящерицы вместе взятых, но гораздо более жуткий и отвратительный. Да и у тех нет ряда загнутых назад рогов, идущего цепочкой по линии срединного пробора!
– А вот и я! – Чудовище засмеялось, вырвавшись из провала в небытие полностью.
Этому нет конца…
Надменный багровый оскал из тридцати двух зубов, плотно прилегающих друг к другу, не сходил с его уродливого лица, кожей не обтянутого и лишённого всякой плоти. Две глазницы были пусты, зияя беспросветной чернотой, но я чувствовал его взгляд.
Обе ноги шумно коснулись татами. Посланник Ёми не мог распрямить спину в клетушке, хотя в том ему не имелась нужда. Согнутый в три погибели, наростами он чуть не доставал до потолка. Выпрямись тварь, рост был бы равен двум людским.
Помогая передними конечностями, оно приблизилось так близко, что я целиком прочувствовал смрадное, кислое дыхание. От него невыносимо разило тухлятиной.
Руки и ноги, туловище, голова – всё тело чудовища представляло собой причудливые кости, выпяченные наружу и скрывавшие за собой розоватую плоть. Виднелась она лишь в местах, где гнулись конечности. Кто бы ни вложил дух в это исчадие ада, он – затейливый творец.
Сверля пристальным взглядом, тварь покачивалась и дышала сквозь хрип. Я отвечал ему тем же – без страха в глазах, сохраняя хладнокровие. Посланник Ёми насмешливо повторял моё имя, желая привлечь внимание. Попытки ударялись о крепкую преграду – безмолвие.
– Фудо! – не вытерпел зверь и резко хлопнул лапой недалеко от уха. Он будто ударил в лист железа. Барабанные перепонки отозвались визгом. – Ты меня слышишь или нет?! – буйствовало чудовище, почти тыкаясь мордой в лицо.
Существо так и не представилось. Поэтому пришлось назвать его самостоятельно. Самым примечательным в твари показались зубы, окрашенные в красный с синеватым оттенком – скорее всего, кровь, перемешанная с жизненными соками.
Так и повелось – Малиновый Оскал.
– Да, я слышу, – небрежно и неохотно отозвался я. Что бы я ни чувствовал впредь, ничего не доставляло ни боли, ни отвращения.