Омут
Шрифт:
Но Авдеева это не цепляет ни капли. Он слышит что-то подобное в свой адрес с детства и каждый раз лишь пропускает мимо ушей, разочаровываясь поверхностью и недалёкостью людей, пытающихся его как-то таким образом унизить.
– Мне очень обидно, правда! Особенно выслушивать это от того, кто постоянно обманывает единственного человека, которому на него не похуй!
– Да, Аленке на меня не похуй, - Рома довольно скалится, как бы между
– И я ее не обманывал, ясно? Я поделился своей точкой зрения о том, как меня предал лучший друг, только и всего!
– Предал?
– Кир сужает глаза.
– Тебе память отшибло? Забыл, как ты, сука, ТЫ Алека подставил?!
– Ты знаешь, я не…
– Я знаю, что тогда поступил правильно, ясно?! И единственное, о чём я жалею, так это то, что просто послал тебя, а не…
– Ты мог сделать что угодно! Послать, въебать, что угодно! Ты был в праве! Но, блять, только не оставлять меня там, прекрасно зная, что он только и ждёт возможность, чтобы от меня избавиться!
Королёв резким движением поправляет одежду и с психу захлопывает всё ещё открытую дверь с водительской стороны своей машины.
– На твои отношения с отцом мне похер, разбирайся с этим дерьмом сам и на меня не перекладывай! Мне не похер на брата и на Алёну! Из-за тебя сначала Алека едва не загребли, а из-за твоей ебучей “точки зрения” мы с Отрадной, блять, четыре года убили впустую в грызне друг с другом! Четыре!
– К твоему сведению, я их тоже не на курорте провёл! Я потерял их точно также!
– Ты оглох или тупой? Мне на тебя поебать!
– Авдеев честен с ним как никогда и как никогда же в бешенстве.
– Я из-за того, что ты не можешь за свои проёбы нормально ответить, её, как тебя, ненавидел. Я из-за этого чуть не рехнулся, дерьма ты кусок!
– Твои проблемы, Кирюх. А вот за Алёнку, да, я с тебя ещё спрошу. И за то, что было, и за то, что сейчас из-за тебя происходит. Думаешь, сможешь нас рассорить?
– он ведёт плечами и вновь бесяче скалится.
– Ты для неё, по сравнению со мной, никто. Да, она сейчас злится на меня, но не обнадёживайся сильно, окей? Алёна - моя! Это ничто и никто не изменит.
Они одновременно делают шаг вперёд, давя друг друга характером, бушующей у каждого яростью наравне со старыми и новыми обидами и силой, которой у обоих хоть отбавляй. Одна искра, одна существенная, а может и не очень, причина и этот обмен любезностями перейдёт на совершенно новый уровень. Понимают это оба отчётливо
– Нет, - цедит Кир увесисто, смотря на него слегка сверху вниз из-за небольшой разницы в росте.
– Твоего в ней - только вина и стыд из-за твоих выходок и то ненадолго, потому что больше её расстраивать я не позволю никому и тебя, сукиного сына, к ней больше не подпущу.
– Ну, на-а-адо же… По какому такому праву?
– Потому что я так решил.
– Даже так? Очень интересно!
– протягивает, издевательски щерясь.
– А ты у Алёнки спрашивал? Хочет она того? А про себя её мнением интересовался?
– видит, что на этот раз надавливает на нужную точку, и прёт до последнего: - Что она про то, как ты по ней сохнешь и ревнуешь, словно уже своей считаешь, думает? Сдалась ей твоя любовь, Кирюх, а? Или снова скажешь, что я пизжу и она тебе абсолютно безразлична?
– Нет, здесь ты в кои-то веки прав. Да. Сохну, ревную, своей считаю. Люблю.
Авдеев каждым словом будто сваи в землю вбивает и они разносятся по людной сейчас как никогда парковке эхом, застревают в каждой серой трещине на асфальте и стенах здания университета, проникают во всевозможные щели и живут-живут-живут, заявляя на девочку с глазами-омутами права всеуслышание. Без страха, упрёка, сомнений. С непробиваемой уверенностью и кристальной честностью.
– А её мнение на этот счёт тебя ебать не должно, - добавляет в звенящую тишину, которую не замечает, как и шокировано вытянувшиеся лица наблюдателей.
– Не твоё это дело, Рома. И она не твоя!
– Я всё же останусь при своём, дружище. В первую очередь, об этом у Алёны нужно поинтересоваться, а уже потом какие-либо выводы делать, - Ромка улыбается, как чёртов Джокер, и вдруг слегка наклоняет голову, переводя дурной взгляд ему за спину.
– Ну, что думаешь, кроха? Последнее слово за тобой.
На то, чтобы осознать, уходит секунда. Может, две. Но ощущаются они так, будто Кира на два подряд пожизненных без права на условно-досрочное закрыли. А её широко распахнутые глаза, когда он резко оборачивается и видит на расстоянии шага от себя - ошарашенную, бесконечно красивую, любимую Алёну Отрадную, приговаривают к вышке. Без суда. Без права на последнее слово.
Потому что уже всё сказал.
Она же в свою очередь услышала. И тоже всё.
Абсолютно всё.
Конец