Омут

Абдулова Мария

– Алён… Я не понял, в смысле только сегодня? Ты же…

Он не договаривает, так как не хочет произносить вслух то, отчего столько времени медленно, но верно слетал с катушек. От её презрения с ненавистью. От её веры в Королёва и постоянных обвинений в его исчезновении. От всех их стычек, в которых убеждённость во враждебности друг другу крепла из раза в раз. В конце концов, от своих собственных, травящих похлеще угарного газа “ненавижу” в связке с “никого кроме не вижу”.

– Я была уверена в том, что ты был с Ромой. Что ты тоже…

– Что, Алёна? Что я “тоже”?

Девушка в отчаянии кусает губы, стыдится чего-то, явно свои мысли не хочет озвучивать, но всё же отвечает:

– Что ты тоже с ним баловался наркотиками, а когда вас арестовали, то ты всю вину скинул на него, а сам остался как будто не причём.

Мгновение на

осмысление. Ещё одно на то, чтобы, прикрыв глаза, шумно выдохнуть и сдержать рвущийся с языка мат. И себя. Только с последним проблема, потому что кроет. Нехорошо так… Без шансов. А учитывая, что в последнее время нервная система с самоконтролем и без того на честном слове держатся, то и надеяться на здравый смысл тоже не приходится.

– Почему ты была в этом уверена?
– спрашивает порывисто, мысленно уговаривая себя не орать и не давить на неё, но сталь в голосе, несмотря на это, проскальзывает отчётливо.
– С чего ты сделала такие выводы?

Она молчит, продолжая смотреть на него этим своим взглядом, который, будь Кир вооружён до зубов и в танке, всё равно обезвреживает влёт и играючи проникает так глубоко, что дёргайся он, не дёргайся, а уже всё, поздно. Долго молчит, намеренно. О ком именно труда понять не составляет. Труднее остаться стоять на месте, а не отправиться на поиски бывшего лучшего друга, похоже всей душой жаждущего его, Авдеева, стараниями отправиться на тот свет. И Кир совсем не против это желание исполнить. Наоборот - всеми руками и ногами “за”, потому что её, Алёну Отрадную - самое прекрасное противоречие в его жизни, он ему никогда не простит. Не те дни и ночи с мыслями о ней и осознанием, что никогда, никогда, блять, она на него не посмотрит, как он на неё! Не ту искреннюю ненависть в карих глазах, в которой он тонул, захлёбывался и вопреки логике кайфовал от каждой секунды, уверенный в том, что большее ему никогда не светит! Не всё то время на расстоянии от неё! Не все те часы, минуты и мгновения без возможности не то что обнимать, брать за руку, целовать, а просто быть рядом и давать то, что уже молча отдал без особых сожалений и торгов - себя.

я тебя закопаю, Королёв

я.тебя.сотру.нахуй.в.пыль.

Видимо его мысли отражаются в глазах и на лице, потому что Алёна, бледнея ещё сильнее, напрягается и окончательно сокращает между ними расстояние, остановившись в каких-то жалких десяти сантиметрах.

– Кир… Не нужно. Пожалуйста, - просит тихо.
– Рома… Совершил ошибку. Он…

– Ошибку?!
– хмыкает с глухой яростью.
– Алён, из-за него моего брата, которому на тот момент было всего четырнадцать лет, морально прессовали менты, как взрослого, наплевав на то, что он несовершеннолетний!
– нависает над ней, едва себя контролируя.
– Из-за него мы с тобой эти годы друг друга терпеть не могли! Из-за него упущено дохуя, просто дохуя времени в никуда!

Сглотнув, она неосознанно отступает, а Кир наоборот надвигается и наклоняется ниже, пока, в конце концов, её спина не сталкивается со стеной и Отрадная, прижавшись к ней, не останавливается, смотря на него во все глаза. Он же своего положения не меняет, лишь опирается ладонями о стену и дышит так, словно не из душа только вышел, а, как минимум, марафон пробежал.

– Из-за него я на стены лез, блять, потому что одна только мысль о тебе в повёрнутого, одержимого психа превращала, который не мог сам с собой договориться, посмотреть правде в глаза и признать, что…

Её дрожащая ладошка накрывает его губы, заставляя замолчать. Карие глаза взволнованно мечутся по лицу. Щёки розовеют и это настолько невероятное зрелище, что парень, чувствуя губами её нежные пальцы, напрочь забывает как дышать.

101. Кир

– Кир, я… Я понимаю. Ты злишься и ты… Ты имеешь на это право. Рома натворил много глупостей, я его не оправдываю, я просто прошу… Прощения. За него. И за себя. За своё поведение и все те ужасные слова, которые я тебе наговорила за всё это время. Мне очень жаль. Очень! Если бы я могла… Если бы я знала! Прости.

Как по приказу память достаёт из своих закромов самоё хуёвое и ничуть не способствующее возвращению контроля.

Тот случай с дурью в рюкзаке брата, что поставил точку в дружбе с Королёвым раз и навсегда. У них уже до этого были разногласия,

которые никак не выходило прояснить и уладить. Ромка заигрался с наркотой, связался с каким-то отребьем, мутил непонятные схемы и ничего из этого Киру не нравилось. Его, может, и самого из-за статуса семьи, позволяющего ему многое, и вседозволенности порой заносило, но всё же границы он видел чётко и старался за них не переходить. Не потому что так мама с папой или закон твердили делать, а потому что понимал, что назад пути в случае чего не будет. И очень хотелось принадлежать самому себе, без рычага давления в виде зависимостей или чего-то подобного, что Королёвым воспринималось как морализаторство, фарисейство и просто напросто неумение, как тот говорил, жить эту жизнь. Брата же к нему наоборот влекло как чёртового мотылька на огонь. Алек видел в нём чуть ли не рок-звезду, считал крутым и восхищался им, правдами и неправдами зависая в его компании. Кир это видел, слегка ревновал, потому что его, к примеру, Алек, конечно, любил, но быть похожим не хотел, и всё же, доверяя другу, их общению не препятствовал, за что себя потом корил долго. Очень долго. Потому что не усмотрел. Потому что, будучи старшим братом, не смог уберечь, из-за чего Алеку пришлось, как какому-то отъявленному драгдиллеру, сидеть в каморке метр на метр и в одиночестве пытаться оправдаться перед нелюдями в погонах, клавший больший и толстый на закон и на его возраст в пару месяцев назад полученном паспорте. Правда, погоны с них слетели потом быстро, впрочем, как и их существование в городе. Отец постарался. Хотел было то же самое сделать и с Королёвым, и с его отцом, но Кир зачем-то убедил его сделать так, как сам сделал, забирая брата, - послать нахер обоих и серьёзно посоветовать больше не появляться на пути ради своего же блага. Тогда Авдеев-старший рвал и метал, обещал Олега Королёва с его щенком в асфальт закатать, а теперь ничего, даже дела с ним водит и на ужины с ним семью таскает, будто четыре года назад ничего и не было.

Следом, словно ему и без того мало, всплывает ситуация уже после случившегося с Алеком. Бывший лучший друг был неизвестно где, что Кира, только слегка успокоившегося, вполне устраивало и, несмотря на жгучую обиду со злостью и разочарованием, можно было жить дальше. Ведь многих друзья предают, у многих с ними расходятся жизненные пути и это нормально. По крайней мере так он думал, пока перед ним не возникла худая девчонка - то ли Ромкина сестра, то ли его любовный интерес. Такой злости по отношению к себе, ненависти и презрения никогда и ни у кого больше не видел. Ей было плевать на людей вокруг, на разницу в телосложении и возрасте, на его, в конце концов, фамилию, которую знали все. Она смотрела на него снизу вверх и в открытую проклинала, обещая ему, что он однажды тоже познает горечь потери близкого человека. Мало приятного, конечно, но опять же дальнейшей жизни это совсем не мешало. Не мешало до аварии, произошедшей через месяц, в которой погибла младшая сестра и убеждённость в том, что у него есть настоящая крепкая семья. После неё у него остались только непережившие смерть дочери и сестры мама с Алеком, разрушившийся до основания образ отца, как примерного семьянина, и ненависть к той самой девчонке, добившейся всё-таки своего.

я узнал каково это - терять родных, Алёна

А потом узнал каково это - терять уже себя. В глазах её. В голосе. В аромате длинных волос, руки к которым так и тянулись, чтобы ощутить их шелковистость и густоту. В ней всей. В чувствах, которые хотел сам себе запретить, а в итоге все запреты, нормы и мир в целом под неё подвёл.

я через столько прошёл по пути к тебе

столько пережил

столько заставил тебя пережить

и зря получается?

У неё помимо других эмоций этот вопрос тоже читается. Только ответа оба не знают и смотрят друг в друга цепко и долго, ищут хотя бы намёк на него, чтобы, наконец, дрожь в пальцах улеглась и эта червоточина внутри затянулась.

– Ты не сможешь, да?
– произносит также тихо, явно боясь услышать “да”..

Он, пленённый ею, своими эмоциями через край, соображает медленнее, чем обычно, и вскидывает брови, безмолвно прося уточнить, так как с её ладонью на своих губах прощаться не желает.