Он где-то рядом
Шрифт:
— …Помоги мне, — попросила она, и я услышал, что она плачет. — Я совсем одна. Отец в прошлом году ушел от нас к другой женщине, а маму сегодня утром увезли в реанимацию.
— Что с ней?
— Не знаю… Она тут последнее время гербалайф принимала, по пятнадцать капсул за раз, может быть, от этого.
— Ну, блин…
— Вчера ей стало плохо, я хотела вызвать скорую, но она мне не дала, говорит, само пройдет… Ну, а сегодня утром… Я ее зову, а она лежит, как мертвая, — и в трубке послышалось тихое поскуливание и шмыганье носом.
— Ладно, — сказал я, —
Я захлопнул открытый было учебник по матанализу и встал из-за стола. Быстро оделся и, выйдя из квартиры, сбежал по лестнице. В подъезде при моем появлении шарахнулись друг от друга две тени. Я узнал Аньку и Радека.
— Привет! — крикнул я. — Чего вы тут мерзнете? Шли бы в квартиру. Батя на работе, мать спит…
— С милым и в подъезде рай, — отшутилась Анька.
«Надо же так судьбе переплестись! — подумал я, пожав на ходу руку Радеку и выбегая на улицу. — В сентябре он еще готов был со мной подраться из-за Катьки, а в ноябре уже провожал мою родную сестру… И где только успели снюхаться?..»
Стараясь не влезть ногой в поблескивающие повсюду весенние лужи, я добежал до метро и минут через тридцать уже звонил в дверь Надиной квартиры.
— Ты? — спросила она и, открыв дверь, пропустила меня внутрь. — Проходи. Я сейчас чай поставлю.
Мы прошли на кухню и она поставила на плиту чайник.
— Садись…
Я огляделся вокруг и, выдвинув из-под стола голубой табурет, сел на него, а Надя присела на краешек небольшого диванчика.
— Ну вот, — произнесла она почти что одними губами.
— Как мать? — спросил я.
— Всё так же, — ответила она. — В реанимации.
— А что говорят врачи?
— Ничего конкретного. Говорят, мы делаем всё возможное.
— Ясно…
— Скажи, как мне быть? Может, надо какому-нибудь святому свечку поставить?
— Да я в этом мало разбираюсь.
— У меня больше нет никого из близких…
Я на минуту задумался, и вдруг меня словно бы осенило.
— Слушай, может, нам вызвать в Москву Иванова? Чего ему торчать в этой Сибири. Он сейчас здесь нужнее.
— Владимир? — словно бы чего-то испугавшись, переспросила Надя.
— Ну да! — уже уверенно подтвердил я. — У меня постоянно — то институт, то другие дела, а он бы эти дни побыл рядом с тобой, помог во всём. Он и в церковных делах разбирается как никто другой!
— Ну, если ты думаешь…
— Да чего тут думать! Я сейчас пойду и дам ему телеграмму.
Я сходил в коридор и достал из кармана куртки блокнот с адресами.
— Та-ак… — начал я листать странички, отыскивая Вовкин адрес. — Вот! Я же помню, что записывал. Читинская область, Тунгиро-Олёкминский район… Ты посиди пока, а я схожу на телеграф.
Я торопливо оделся и вышел.
— Я сейчас…
Пройдя полквартала, я зашел на телеграф и, испортив на черновики два бланка, составил-таки показавшийся мне подходящим текст. «У НАДИ БЕДА ЗПТ СРОЧНО ПРИЕЗЖАЙ ТЫ ЗДЕСЬ НУЖНЕЕ», — написал я. И поставил внизу своё имя.
Отправив телеграмму, я возвратился к Наде и мы позвонили в больницу. Там пока всё было без изменений.
— Ну, ухудшения нет — и то хорошо, — успокоил я.
Мы сели пить чай и просидели за этим занятием до часа ночи, так что на метро мне было уже не успеть.
— Ничего, — решила Надя, — я тебе постелю здесь на диване.
Диванчик оказался раскладывающимся, и в разложенном виде занял почти всю кухню.
— Ого! — удивился я. — Да это прямо царское ложе.
— У нас на нем раньше всегда гости спали.
Она принесла из спальни свежее белье и приготовила мне постель.
— Вот… Ложись, а то тебе, наверное, с утра в институт?
— Да, к девяти.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи…
Я разделся, сложив одежду на табурете, и залез под одеяло. Полежал, ворочаясь с боку на бок, минут пять и, приподняв голову, прислушался. В глубине квартиры какое-то время были слышны легкие шаги и какие-то шорохи, затем раздался щелчок выключателя, скрип кровати и всё стихло.
«Фиг его знает, — подумал я, — может, мне надо попробовать перебраться к ней? Вот встать прямо сейчас и пойти в ее спальню… Не будет же она орать на весь дом? Хрон бы, наверное, так и сделал», — припомнил я одного из своих одноклассников, слывшего самым непревзойденным бабником школы. «Нет таких женщин, которые не дают, — авторитетно поучал он нас, — просто есть такие мужчины, которые не умеют просить».
Но какое-то неясное чувство все же не позволило мне сделать этого, и я так и остался лежать посреди кухни один на своем царском ложе. Сначала, правда, пробуя распалить в себе желание, я попытался было представить себя рядом с Надей, но вместо ее темнокудрой головки перед моим внутренним взором неизменно появлялось обрамленное кромкой золотистых волос личико Кати, душа моя наполнялась от этого болью и грустью, желание куда-то улетучивалось, и, беспокойно проворочавшись так часа полтора в поисках подходящей позы, я в конце концов уснул и проснулся только от зазвонившего где-то в глубине квартиры будильника.
Минуту спустя, послышались шаги, и на кухню заглянула одетая в длинный халат Надя.
— Проснулся? Иди, умывайся, а я приготовлю завтрак.
Промямлив для приличия что-то типа того, что, мол, не стоит беспокоиться, и что я по утрам вообще не ем, я натянул штаны и пошел в ванную, а когда вернулся на кухню, на плите уже дожаривалась яичница, а на столе вкусно дымился густой черный кофе.
— Ну-у, ты искусница! — высказал я свое искреннее восхищение и, подсев к столу, живенько смолотил и яичницу, и кофе.
Затем поблагодарил Надю за завтрак, оделся и без единой тетрадки отправился в институт. Я уже понимал, что главное в моей жизни будет происходить совсем не в его аудиториях…
Отсидев кое-как первую лекцию и сходив на лабораторное занятие по шахтной электромеханике, я незаметно слинял из института и поехал домой. Матери не было — она еще со вчерашнего дня собиралась пойти с соседками к кому-то на поминки, батя работал в первую смену, и дома я застал одну Аньку. Она уже третий год работала инструктором в Обществе книголюбов, но последнее время их работа сошла почти на нет — денег на приглашение писателей не стало и организовывать читательские встречи сделалось не с кем, так что она частенько теперь возвращалась с работы уже к обеду.