Он где-то рядом
Шрифт:
— Спасибо.
Я повернулся к иконе и еще раз внимательно вгляделся в изображенный лик. И еще раз поразился удивительному сходству иконописного образа с внешностью моего живого друга. Небольшая разница ощущалась только в их возрасте — изображенный на иконе Христос был на несколько лет постарше Вовки, хотя я и не сказал бы, что намного.
— …Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него…
Хор затянул какое-то мелодичное, но заунывное песнопение, и я начал потихоньку выбираться из храма. Выйдя на крыльцо, я неловко, с таким ощущением, что все вокруг смотрят именно на
Возвратившись домой, я сразу же набрал номер телефона Нади, а послушав длинные гудки — номер телефона Иванова, затем без особого аппетита пообедал и улегся с книжкой на диван. И то ли сказалась нарушенная вчера Вовкой ночь, то ли дала себя знать усталость от сегодняшней прогулки, но мое знакомство с Фаулзом окончилось опять тем же самым, что и вчера: так и не перебравшись за пределы первой страницы, я уснул и спал до тех пор, пока меня не разбудила мама, сказав, что меня срочно зовет к телефону какая-то дивчина.
Взяв лежащую рядом с аппаратом трубку, я услышал голос Нади.
— Слушай! — кричала она, не в силах сдержать свои эмоции. — Ты не представляешь, что произошло сегодня в больнице! Он — совершил там чудо!
— Кто — он? — плохо что-нибудь спросонок соображая, переспросил я.
— Ну Володя! Он положил маме руку на голову и сказал: вы здоровы, откройте глаза. И она — открыла!..
В сознании мелькнула мысль, что нечто подобное я где-то сегодня уже слышал, но рыться в сонной памяти не захотелось.
— Его что — пропустили в реанимацию? — спросил я, потихоньку раскачивая свой мыслительный аппарат.
— Да, я сказала, что это ее зять, а то бы мы не прошли.
— Ясно… И как она после этого себя чувствует?
— Хорошо, ее уже перевели в общую палату. Сказали, что теперь всё будет в порядке.
— Слава Богу! А где сейчас сам целитель? У тебя?
— Нет… Он сказал, что поедет домой.
— Ну?..
— Да. Но обещал позвонить.
— И на том спасибо.
— Я ему очень благодарна…
Обменявшись еще несколькими короткими репликами, мы договорились в случае чего созвониться и временно распростились. При этом я думал, что не дольше, чем на несколько часов, а оказалось, что до самого лета. Собственно, мне и незачем было звонить ей непосредственно, так как о положении ее дел — хотя и по обрывочным репликам — я узнавал информацию от Вовки, который не перестал бывать у нее и после выписки матери из больницы, оказывая разные бытовые услуги и помогая им по хозяйству. Сам он к началу лета устроился работать сторожем в один из московских музеев и ходил теперь через ночь на дежурство. У меня же ближе к маю началась подготовка к сессии, пошли косяком сдачи рефератов, лабораторных работ да коллоквиумов, а с середины мая — и самих зачетов. Дни напролет я чего-то вычерчивал, решал, рисовал графики, допоздна торчал в институте, отлавливая нужных преподавателей и на ходу подсовывая им для проверки решения контрольных работ, конспекты лекций, не сданные своевременно чертежи…
При всем при том я время от времени звонил Вовке и мы или обсуждали с ним всё происходящее по телефону, или же я шел к нему домой и мы часами болтали за крепким чаем (спиртное он старался не употреблять, хоть мне иной раз и хотелось посидеть с ним за бутылочкой) обо всем, что накапливалось на душе и в мыслях.
К сожалению, в силу своей недальновидности (неспроста, видно, мама называла меня иногда этим непереводимым, но ёмким именем — одоробло),
В одну из наших с ним встреч я рассказал о том удивительном сходстве, которое я нечаянно обнаружил, забредя во время той своей прогулки в один из московских храмов.
— В этом нет ничего удивительного, — пряча свое смущение, пояснил Вовка. — Мы все созданы Творцом по Его образу и подобию, и так же, как сын несет в себе черты своего отца, так и любой из людей несет в себе черты своего Создателя.
— Даже тот, что ширнул меня ножом в ногу? — не удержался я.
— Даже тот, — согласился он. — Ты же не знаешь, какой он, когда он — трезвый. А в пьяном виде любой, наверное, способен на что-нибудь подобное. Или, может быть, ты сам не такой?
Я вспомнил свой последний визит в общежитие, когда мы с ребятами так надрались со стипендии, что я швырял с девятого этажа пустыми бутылками в прохожих, а потому, отведя глаза в сторону, промолчал. При этом у меня появилось невероятно отчетливое ощущение того, что он об этом моем поведении прекрасно знает, но просто не хочет меня ставить в неловкое положение.
Я тоже избегал разговоров о том, чего он не хотел выносить на общее обсуждение, поэтому ничего не спрашивал у него про его взаимоотношения с Надей, хотя, как уже сказал выше, по некоторым непроизвольно прорывающимся фразам и понимал, что они продолжают довольно часто видеться.
В середине июня, сдав очередной из пяти или, кажется, даже шести (точно уже и не помню) экзаменов, я, ошеломив всех своих приятелей по группе, отказался ехать в общежитие обмывать это событие, а, выйдя из ворот института, пошел пешком по Москве, планируя по ходу прогулки выйти к золотым куполам и рубиновым звездам Центра. Я любил вид на Кремль со стороны Крымского моста, а потому — хоть так было и дальше — пошел от Калужской площади не по Якиманке с выходом на Большую Полянку и далее на Большой Каменный мост, а свернул за метро «Октябрьская» налево, прошел мимо парка Культуры на Крымский мост, постоял там, любуясь открывающейся в обе стороны панорамой, затем миновал прогулочным шагом Пречистенскую набережную и уже переходил на Кремлевскую, когда вдруг впереди себя, напротив бассейна «Москва», вместо которого сегодня уже сияет рыжими куполами восстановленный из небытия храм Христа Спасителя, увидел Надю. Она стояла возле каменного парапета и с тоскливой задумчивостью смотрела на темную речную воду.
— Уж не топиться ли ты собралась? — пошутил я, останавливаясь рядом с нею. — Понравилось, когда тебя спасают?
Оглянувшись, она посмотрела на меня своими черными глазами, и я увидел, что они, словно рюмки водкой, до самых краев наполнены готовыми пролиться слезами.
— Лучше бы он тогда за мной не нырял, — услышал я тихую, но отчетливую фразу и понял, что это сказано не в шутку.
— Что случилось? — спросил я, изменив тон на серьезный. — Что-нибудь с мамой?
— С мамой порядок. Это со мной всё не то и не так… — она снова подняла на меня глаза и, чуть не плача, спросила: — Скажи, у него есть — другая?