Он не хотел предавать
Шрифт:
Вечером того же дня ему позвонил Яцек Михальский. Как чувствовал:
— Куда пропал?
— В гостях пил, — оговорился Гольцов.
Хотел сказать «был», но получилось прямо по Фрейду.
— Пил? — развеселился Яцек.
— Да. Чай.
— Интересно, с кем?
— Ты фильм «Крутой вираж» смотрел в детстве?
— Раза четыре. А что?
— Лялю помнишь?
— Гошка, ты пьян, я не пойму?
— Да в порядке я, в порядке. Отвечай, когда спрашивают. Помнишь героиню — Лялю?
— Помню, конечно. Что ты хочешь сказать, ты с ней чаи гонял?
— Поверишь, если скажу?
На Михальского
— Ну, — промямлил он, — не вижу в этом ничего особенного.
— Это его мать, представляешь?
— Чья?
— Юры Малышева! Парня того, к которому мы на кладбище ездили. Она жена последнего министра культуры СССР. А Юра — их единственный сын.
— А! — вежливо ответил Яцек.
Георгий усмехнулся:
— Помнишь, как в Европарламенте вопрос нашим задали: «Who is mister Putin?» Вот я думаю: ху из Юрий Малышев?
Яцек немного помолчал.
— Ты все-таки малость пьян, — уточнил он.
Гольцов согласился — есть немного.
— Ты дома сейчас? — Яцек звонил на мобильный.
— Да, уже дома.
— Иди спать, — посоветовал Яцек. — Завтра созвонимся.
Гольцов сказал — иду, иду, и остался сидеть на кухне, упершись взглядом в окна дома напротив — унылой пятиэтажки военного городка.
«А из нашего окна площадь Красная видна», — повторил он. — «А из нашего окошка — только улица немножко…»
3
Журнал «Частный интерьер России», майский номер за позапрошлый год, отводил четыре страницы подробному описанию усадьбы тогда еще живого и здравствующего, а ныне покойного Егора Завальнюка. Подобным чтивом Гольцов никогда не интересовался, и вряд ли оно бы попало ему в руки, если бы не Зиночка.
— Держи, — хлопнув по столу тяжелым фолиантом в глянцевой обложке, сказала она. — Нужную страницу я заложила. Не потеряй, не мой. Клятвенно обещала вернуть подруге в целости и сохранности.
Между страниц мелькала оранжевая закладка — листок самоклеящейся бумаги. Георгий посмотрел на обложку:
— Не понял. Это зачем?
— Тебя ведь интересует дело Завальнюка?
— Нет.
— Гоша, научись врать.
— Обязательно.
— Могу предложить пару бесплатных уроков.
Георгий сухо поблагодарил Зиночку за проявленную инициативу. Когда секретарша вышла, он бросил журнал в ящик стола. Очевидно, Зиночкина способность знать о том, что творится за плотно закрытыми дверями кабинетов, распространилась за пределы приемной.
Потом «Частный интерьер» по уже забытой причине перекочевал из стола в машину. Порой Георгий собирался полистать тонкие, шуршащие страницы, но только открывал журнал — сразу что-нибудь отвлекало от чтения, так что дальше рекламы душевых кабин и кровельных материалов он не продвинулся.
— …Осторожнее, осторожнее! Плитку мне побьете! У-у, паразиты, пить только вам подавай. Ну чего вылупился? Работай, работай.
Наследница миллионера стояла посреди перекопанного газона и переругивалась с рабочими, рывшими котлован для бассейна. Дочь Завальнюка унаследовала все черты отца: кустодиевские формы, невысокий рост, нос картофелиной. Наследница была молода, — не старше двадцати пяти, но могучее телосложение придавало ей солидности. С рабочими она переругивалась со знанием дела. У ног хозяйки заливисто лаяла уродливая
Хотя визит в Жуковку Георгий согласовал заранее, наследница посмотрела на прибывшего гостя с удивлением, потом порылась в памяти, с досадой припомнила уговор, тем не менее сказала:
— Ждите, я сейчас занята.
И ушла, не объясняя, чем занята и скоро ли освободится, предоставив Гольцову полную свободу действий.
Он сходил в машину за журналом и удобно расположился в кресле в одной из комнат первого этажа. Равнодушно пролистал журнал до оранжевой закладки, добрался-таки наконец до усадьбы Завальнюка и… Пожалел, что так сдержанно поблагодарил Зиночку за инициативу. Недооценил. А Зиночка, между прочим, честно заработала шоколадку. (Не забыть бы презентовать ей какой-нибудь «Твикс» — редкий вид…)
Судя по журналу, усадьба внешне напоминала промежуточный вариант между перевернутым вверх днищем Ноевым ковчегом и средневековым замком. Неохватные мореные бревна, белая штукатурка, красный кирпич, чугунная ковка, каменная кладка… Этот диковинный архитектурный шедевр, оказывается, входил в копилку достижений отечественного частного интерьера, о чем авторы писали без ложной скромности, уверяя потенциальных заказчиков, что «на пути к его воплощению прошли через собственную стилистическую эволюцию, а также эволюцию вкусов хозяев»… «В интерьере нет парадного величия, скорее, ставка сделана на простоту и комфорт, способствующие расслаблению и отдыху». Фотографии, снабженные пояснительными ярлыками-подписями, помогали совершить виртуальное путешествие по усадьбе: «Двери в гостиной — оригинальный авторский объект», «камин — центр композиции всего первого этажа», «аскетичную кухню «хай-тек» удачно оживляет большое количество полезной кухонной утвари», «отделанный состаренной керамической плиткой сводчатый потолок и стены, мастерски покрытые венецианской штукатуркой с фактурой мрамора, навевают ассоциации с римскими термами. Столешница из уральского камня — достойное драгоценное дополнение».
При всех драгоценных дополнениях у Георгия от личного знакомства с усадьбой сложилось стойкое ощущение, что далекого от искусства Завальнюка жестоко облапошила шайка модных архитекторов.
В комнату вошла домработница, поставила на столик рядом с Георгием серебристый поднос с чашкой кофе и тарелочкой коричневого сахара. Вообще-то Гольцов кофе пил редко, но сейчас решил не отказываться.
— Скажите, а Алена Ивановна здесь еще работает? — спросил он, размешивая ложечкой сахар.
Но оказалось, новая прислуга даже не была знакома с предыдущей. Видимо, домработница Завальнюков у новых хозяев не прижилась. Где ее сейчас можно найти?
Наконец о нем вспомнили. Наследница вошла в комнату тяжелой поступью, шурша широкой шифоновой юбкой.
— Идемте, мы уже закончили.
Георгий встал и пошел за ней. Благодаря журнальному экскурсу в прошлое, он заметил, что усадьба Завальнюка подверглась генеральному переустройству. Не только двор и фасад, но и внутренние помещения дома приспосабливались под вкус новой владелицы. Часть вещей, признанных ненужными, горестно ожидала своей участи на застекленной веранде. Среди них, накрытые простынями, стояли на полу картины.