Он звал волков
Шрифт:
– Если бы я не отключился, то все было бы в порядке.
– Ты не можешь этого знать.
Она знала, что Эсбен винил себя все эти годы. Кайсе так хотелось снять этот груз с его плеч, но есть вещи, с которыми ничего нельзя поделать. Человек, опоздавший на самолет, который потерпит крушение, будет винить себя в том, что остался в живых.
Эсбен подвинул к ней тарелку остывшего супа.
– Тебе нужно поесть. Давай.
Она не стала спорить. Ужин они заканчивали в тишине, прерываемой еле слышным звучанием радио.
Стояла глубокая ночь. Кайса не спала. Она лежала в одежде на застеленной постели. Из комнаты
Кайса перевернулась на спину. Рядом с ней лежал телефон. На экране мелькало непрочитанное сообщение от Йоханнеса. «Может поговорим?» Хватит с нее разговоров на сегодня. Да и говорить ей с ним больше не о чем. Она уже сказала ему все, что могла. Поставила точку. Не запятую, не многоточие, а огромную черную точку.
Она попыталась представить, каким бы был Клеменс – встреться они сейчас. У нее это плохо получилось. Он так и остался для нее мальчишкой пятнадцати лет, всюду таскающим за собой фотоаппарат и диктофон. Самым верным другом в ее жизни. Кайса была уверена, что они бы продолжали общаться. Продолжали бы поддерживать связь. Клеменс был одним из тех людей, которые входят в твою жизнь и остаются в ней навсегда.
Был.
Она не впервые думает о нем в прошедшем времени, но после разговора с Эсбеном это чувствуется острее. Но что, если он еще жив? Тогда, где он? Почему за столько лет не дал о себе знать? Клеменс бы ни за что не позволил семье и друзьям беспокоиться за него. Он бы сделал все возможное, чтобы попасть домой. Если был бы жив.
В этом Кайса была уверена.
Эсбен тоже не спал. Он даже не был в постели, а сидел за письменным столом, запустив руки в волосы. «Я не уверена, что это сделали они». Так сказала его сестра. Она так думала. Эсбен же был уверен в обратном. Он потянулся к давно остывшему кофе и сделал глоток. Можно ли доказать их вину теперь, когда прошло столько времени? Но как? Как это сделать, когда доказательств не нашлось даже тогда? Он не знал этого.
Рамон и Матео находились в своей комнате. Рамон перебирал содержимое ящиков стола, пытаясь отыскать серьгу на смену той, что сейчас торчали у него в ухе. Матео лежал на кровати, листая комиксы. Братья были ночными созданиями и часто ложились спать лишь под утро. Их отец честно пытался бороться с их режимом, но его попытки всегда оборачивались провалом. Его дети умели бунтовать и сражаться за свои права. Он сам научил их этому, едва они научились ходить. После разговора с директором Альваро попытался отчитать Рамона за драку с одноклассником, но сын не дал ему и шанса. «Расизм – последнее дело. Разве это не твои слова? Почему мы с Матео должны терпеть такое? Мы не собираемся унижаться. Если я могу с этим что-то сделать, то я буду. Слова здесь ничего не значат. Никто не воспринимает их всерьез». И все в таком духе. Альваро разрывался. С одной стороны он был рассержен, с другой – горд. Он воспитывал сыновей борцами. Ему нравилось видеть, что его усилия не прошли даром, но отцам было положено ругать детей за школьные драки, сбитый
– Почитай вслух, – попросил Рамон, на корточках изучая содержимое очередного ящика, который он вытащил из стола.
– Ты идиот? Это же комикс.
– У меня отличное воображение. Давай.
Матео фыркнул и начал читать:
– «Это она сделала меня главным после того, как ты чуть не сорвал прикрытие команды, Дэдшот! И следи, куда тычешь пальцем, друг!» 25 Дальше?
Рамон кивнул, и Матео продолжил читать. Спустя десять минут брат прервал его, объявив, что наконец-то отыскал серьгу.
25
Цитата из комикса «Отряд Самоубийц», том 4.
Матео оторвался от чтения, чтобы оценить масштаб беспорядка, который учинил Рамон. Он вытряхнул на пол половину содержимого их стола, и теперь всюду валялись мятые тетради, обертки от шоколадных батончиков и чипсов, комиксы, маленькие фишки, кожаные ремни браслетов, принадлежавших Рамону, книги в мягких обложках, обломанные карандаши, провода, кубики «анти-стресс» Матео, обрывки записок и много чего другого. Матео слишком хорошо знал брата, чтобы предугадать, что ближайшие несколько дней весь этот мусор – иначе не назовешь – будет валяться у них под ногами.
Рамон перебрался на кровать к брату, скрестил ноги, вытащил из уха серьгу и заменил ее на другую – черный маленький крест. Матео взглянул на часы. Без пятнадцати три. Спать им осталось около четырех часов. В принципе неплохо.
– У меня идея, – сказал Матео, откладывая в сторону комикс.
– Валяй.
– Нам нужен шалаш.
– Чего-чего?
– Шалаш. Не знаю. Это прикольно, если будет какое-то место, о котором будем знать только мы.
Рамон задумался, а потом кивнул. Мысль брата ему понравилась.
– И где мы будем его строить? Около дома бесполезно. Смысла в этом аж никакого.
– Я подумал, что можно было бы устроить это в лесу. Не очень глубоко.
– Там, где точно будет ловить интернет.
– Типа того, да. Только… – Матео замялся.
– Что?
– Мы можем построить его на земле?
Рамон прекрасно знал о страхе брата. Матео до жути боялся высоты. Даже в детстве, когда у них была двухъярусная кровать, он без лишних слов уступил верхнюю полку брату. Обычно они любили подкалывать друг друга, но над такими вещами никогда не смеялись.
– Как скажешь, – ответил Рамон. – Нужно будет заняться этим. Придумать из чего сделать каркас и всякое такое.
– Ага-а, – протянул Матео. – Не думаю, что это будет очень сложно.
Дверь в комнату открылась, и на пороге возник их отец. Он обвел беспорядок в комнате обреченным взглядом и посмотрел на сыновей.
– Dios mio! 26 Вы что тут устроили?
Рамон махнул рукой.
– Просто не смотри вниз, па, – посоветовал он.
Матео хихикнул.
26
Dios mio (исп.) – «Боже мой».