Она - моё табу
Шрифт:
— И я тебя, Фурия. — тем же немым признанием проносятся по воздуху его слова.
Между нами десяток метров, шум толпы, грохот барабанов и гул труб, но мы не замечаем расстояния и фонового шума, только друг друга.
Во время парада неотрывно смотрю на Дикого, не обращая внимания ни на кого и ни на что. Не вижу важно вышагивающий кадетский корпус, ослепляющий синевой формы марш военно-морского флота — гордости Владивостока. С трудом улавливаю городской гимн, подпевая исключительно автоматически. Смотрю на Андрея, и улыбка с лица не сходит. Когда эта часть праздника подходит
В центр площади выходит глава города и заводит пафосную речь. Начинается она, как и всегда, историей создания и развития города.
— Сегодня нашему городу исполняется сто пятьдесят восемь лет. — громко, уверенно и ровно расставляет акценты. — Но его история начинается гораздо раньше. За свою относительно короткую историю Владивосток претерпел множество изменений и перестроек, чтобы сегодня предстать перед нами таким, каким мы его знаем и любим. В две тысячи двенадцатом году был возведён вошедший в историю Русский мост… …разбиты десятки парков и скверов… …уровень жизни стремительно растёт… …не остановимся на этом, продолжая развивать и поднимать наш любимый город… — улавливаю только обрывки фраз.
По сути, из года в год ничего не меняется. Как и новогодняя речь президента. Те же яйца, только в профиль. Скоро уже наизусть выучу. Поэтому вскоре полностью теряю интерес к распинающемуся с микрофоном Евгению Петровичу. Раньше всегда любила такие шумные мероприятия, а сейчас думаю только о том, как не сбежать отсюда. Папа тихо переговаривается с дядь Мишей.
— Скучно? — посмеиваясь, шепчет мне на ухо тётя Лиза.
Улыбнувшись в ответ, поворачиваюсь к ней и качаю головой.
— Спорим, сейчас он начнёт говорить о музеях?
— В этом году наш морской музей пополнился такими экспонатами, как…
Переглянувшись с Пашкиной мамой, прикрываем рты ладонями и заходимся смехом. Тоска по Андрюше немного слабнет, но не уходит полностью. Пусть прошло всего четыре часа, как мы расстались, стерев до мяса губы, а мне уже не хватает той сладкой боли. Поэтому и помада на губах красная, чтобы спрятать царапины и оставленные им лёгкие укусы.
Когда официальная часть подходит к концу, отходим с ней в тень деревьев. Мой телефон откликается в сумочке коротким пиликаньем. Сердце в такт ему на мгновение ударяет по костям с утроенной силой.
Андрей Дикий: Ты просто шикарная сегодня. Еле устоял в строю, чтобы не утащить тебя подальше.
Тряхнув волосами, прячу за ними от тёти Лизы улыбку и экран смартфона.
Крис Царёва: Надо было утащить. Я была бы не против.
Андрей Дикий: Нарываешься, девочка. В следующий раз так и сделаю.
— Светишься вся. — разбивает вакуум нашего личного мирка женский голос.
Испуганно встрепенувшись, забываю о недописанном сообщении и бросаю телефон в сумку. Под внимательным взглядом ярких голубых глаз щёки предательски загораются румяным теплом, а непослушные губы растягиваются в смущённой улыбке.
—
— Ладно тебе, Кристинка. — взяв меня под локоть, увлекает подальше от остальной толпы. — Я тебя с рождения знаю. Уже и не надеялась, что когда-то увижу тебя такой счастливой.
В голове проносятся несколько десятков различных отмазок, способных убедить её в том, что она ошибается. Но вместо всего этого робко смотрю в смягчённое материнскими переживаниями лицо и шепчу:
— Я влюбилась, тёть Лиз. Очень сильно. И мне с ним так хорошо. Так спокойно, уютно.
— Он хороший парень, да? — уточняет со скользнувшим в зрачках беспокойством.
Я расслабленно смеюсь. Взяв её пальцы в ладони, раскачиваю их из стороны в сторону. Понимаю, чего боится, ведь видела моих «друзей» и компании. Да и не раз меня буквально притаскивали к ним в дом, чтобы не показываться в таком состоянии папе.
— Да, тёть Лиз. Он очень хороший. Самый лучший! Внимательный, заботливый, ласковый, нежный. — на моих губах расцветает мечтательная улыбка, пока перед глазами мелькают наши с Андреем моменты. — И он совсем не похож на тех парней, что мне нравились раньше. — спешу успокоить женщину, заменившую мне маму, и с облегчением отмечаю, как она расслабляется. — Он правда хороший. Только не говори пока никому. Особенно папе.
— Эх, секреты-секреты… — вздыхает она.
— Ну, ты же знаешь папу. Немедленно потребует познакомить их, устроит допрос с пристрастием.
— Так и скажи, что в тайне есть своя прелесть. — со смешком притягивает в тёплые объятия.
Обвиваю её талию, на несколько секунд прижавшись головой к груди.
— Есть. — соглашаюсь, отстранившись. Со всей серьёзностью смотрю ей в глаза. — Я расскажу ему, но немного позже. Пусть он пока только моим побудет.
— Как же я за тебя счастлива. — искренне толкает она со слезами на глазах. — Тебе идёт любовь.
— Какая ещё любовь? Кто здесь влюбился? — с улыбкой в голосе подходит со спины дядя Вова.
— Секретная. — смеётся его жена. — И тебя не касающаяся.
— Пойду найду папу. — быстро ретируюсь, предоставляя ей возможность выкрутиться за нас двоих.
Нахожу папу, чтобы попрощаться до вечерней, праздничной части мероприятия. Он общается с Георгием Григорьевичем. Замираю на полушаге, задыхаясь, когда замечаю стоящего рядом молодого человека. Сердечная мышца неминуемо замедляется и сокращается в размерах, чтобы замереть от ужаса в груди. Дыхание иссякает. Страх расползается по конечностям и управляет моими действиями.
Забыв обо всём на свете, рывком разворачиваюсь и бегу в противоположную от них сторону, расталкивая толпу. От кого-то сыплются оклики, от кого-то маты, но они словно сквозь слой ваты слышатся. На высоких каблуках бежать тяжело, но я не останавливаюсь, пока не оказываюсь в безопасности салона. Дрожащими пальцами нажимаю кнопку блокировки. Только когда слышу щелчок центрального замка, могу с протяжным всхлипом выдохнуть. Утыкаюсь лбом в руль и просто стараюсь дышать. Телефонный звонок разрывает застывшую зябкую тишину, но ответить пока не могу. Андрей поймёт.