Она пришла с Земли. Клиентка
Шрифт:
— Один…
Свет над полигоном померк. Лера перешла на магзрение.
— Два…
Справа загорелся купол Леноры.
— Три…
На насыпи, где выстроилась «расстрельная команда», один за другим вспыхнули семь «кулаков».
— Четыре…
— Lebanon! — выдохнула Лера. Голос чуть охрип, но заклинание сработало, и затейливые линии плетения проступили в полутьме.
— Пять!
Как и прежде, первые снаряды полетели медленно. Без лишней суеты она прицепила щуп к точке активации и подала поток. Есть! Купол накрыл ее за долгих три секунды до удара.
Теперь щит. Прервав поток и краем глаза отмечая,
— Palihe ataramedi!
Плетение… Щуп к точке, что чуть выше центра… Поток!
Она едва успела присесть за возникшим щитом: сердито прогудев, над головой пронесся файерболл и с шипением ворвался в воду.
Раздались удивленные возгласы, игра застопорилась. Лера убрала щит, чтобы зря не расходовать силы, и тогда только перевела дыхание. С опаской потрогала макушку — вроде волосы целы. Но, ядрен-батон, стрёмно-то как! А что если от купола Леноры отрикошетит и прямо в неё?
Покосившись на соседку и мельком встретившись с её круглыми глазами, Лера чуть подала назад. Теперь щит приходился на середину купола, и рикошета можно было не бояться, зато вода за спиной оказалась всего в полушаге. И леший его знает, что хуже.
Вдруг на насыпи загорелись семь лазурных снарядов. Игра продолжалась!
Лера спешно создала щит и укрылась за ним, сжавшись в комок.
Бах! С грохотом впечатался «воздушный кулак». Леру словно упругой невидимой подушкой шибануло, и она, не ожидавшая, что приложит с такой силой, не удержалась на корточках и села. В животе шевельнулась ледяная змея. Ну конечно! Бьют же сверху, с насыпи! А щит-то наклонный! Траектория удара оказалась перпендикулярна его плоскости, и потому снаряд не скользнул вверх, а именно что впечатался!
Бах! Файерболл взорвался перед самыми глазами, и снова толкнуло назад. Руки нащупали край каменной площадки. Еще один удар и всё! Вода!
Лера качнулась вперед и постаралась упереться понадежней. Не хватало бордюра. Да хоть какой-нибудь камешек бы торчал! Одна радость — вперед-назад щит сдвигался без дополнительных манипуляций, иначе она уже была бы «утопленницей».
Бах! «Воздушный кулак». Толчок.
Что же делать? Поставить щит вертикально? Но тогда снаряды будут соскальзывать вниз, прямо под ноги, и, детонируя там, могут подбросить его. Не вариант! Выше еще узел активации, но что он делает? Увеличивает наклон щита или, может, поднимает его над землей?
Ба-бах! Этот файерболл шарахнул с такой силой, что Леру оглушило и отбросило на самый край канала. Моргая и сглатывая, чтобы вернуть слух, она скакнула на исходную позицию.
Бах! Бах! Бах! Удар следовал за ударом. Ослепляя, оглушая, отбрасывая назад.
В конце концов, оставив бесполезные мысли, Лера сосредоточилась лишь на том, чтобы устоять. С каждым ударом наваливалась порция усталости, словно некая волшебная поварешка отчерпывала силы. Икры закололо от напряжения. Боясь, что их скрутит судорогой, Лера болезненными щипками попыталась чуть расслабить мышцы. Помогло, но немного и ненадолго.
Вдруг ей показалось, что среди взрывов и выкриков она расслышала всплеск, и тут же раздался дружный вопль студентов. Неужели есть первая проигравшая? Оглянувшись на черную воду, нашла взглядом светлое пятно. Вроде бы у Херты было светло-серое платье…
Бах! Очередной «кулак» врезался в щит, и тут же в лицо и грудь садануло чем-то тяжелым.
Разливая горячий чай, Паблиус украдкой поглядывал на развалившегося в кресле напротив дэра Аттикуса ван Кливена. Для главы безопасности академии тот слишком философски-безразлично относился ко всем происшествиям, отчего предпочитал замять их нежели разбираться, а тем более докладывать выше. Такой подход, возможно, и был удобен для академии в целом, но именно сейчас Паблиусу требовалось прямо противоположное.
Они обсудили скорое тепло, пошутили над играми студентов, и Паблиус даже хотел налить им по второй чашке, но тут безопасник заметил, что лимоновое дерево, которое раньше стояло в кабинете куратора нравилось ему намного больше, чем нынешняя «невзрачная коряга».
Паблиус холодно улыбнулся. Тупой страж! Он даже не догадывается, что эта «коряга» стоит целых пять золотых, а когда на ней распустятся цветы, она перекочует в лабораторию и будет приносить по сотне в год!
— Дэр Аттикус, — решил перейти он к делу, — не буду отнимать ваше драгоценное время и спрошу прямо о том, ради чего, собственно, вас и пригласил.
Безопасник подобрался. Все благодушие с его лица слетело, а серебряные вставки на черной форме сверкнули, как любопытный глаз ворона.
— Я хотел обсудить с вами прошедший недавно бал, — продолжил Паблиус. — Вернее, один инцидент, привлекший всеобщее внимание. Это «Песня», которую лиа Вэлэри Дартс преподнесла лэру Маркусу ван Сатору. Вы уже доложили об этом в столицу?
Дэр Аттикус раздраженно дернул широкими плечами:
— По-вашему, им интересны глупые деревенские выдумки? Не о чем тут докладывать!
— Вот как? Выдумки, значит? — Паблиус неспешно развернул свиток с текстом, который принес ему один из студентов-информаторов, и пробежался по нему взглядом. — Но лично мне то, что прочла Дартс, не показалось глупой выдумкой. Разве не видится в образе Сокола намек на казненного дэра Луция ван Сатора? Тем более, учитывая, что «Песня» предназначалась его сыну… И все бы ничего, если бы смерть птицы подали как нечто непоправимое, болезненное и безнадежное. Но что мы видим здесь? «Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!» К свободе! Каково, а? Или это… «Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо… Ты не увидишь его так близко!.. Ох ты, бедняга!» Умирающий Сокол жалеет Ужа? И если Сокол — это Луций ван Сатор, то кто, по-вашему, Уж?
Не дожидавшись ответа от набычившегося безопасника, Паблиус уверенно произнес:
— Те, против кого пошел Луций! Совет! Совет, Сенат и, вообще, все маги. Все наше общество. Нас сравнили со змеёй — причем со змеёй даже не ядовитой! — которая лежит в темном, сыром ущелье и вполне довольна таким существованием. «Рожденный ползать — летать не может»… Что это? Насмешка, презрение? И вы говорите, что не о чем докладывать?
— Бегать за каждым дураком, что плюет в реку, — ноги сотрешь, — упрямо мотнул головой дэр Аттикус. — Подождите еще немного. Скоро все забудут, о чем там говорила эта немощная, и в памяти останется лишь то, что птичка сдохла, а змееныш живет припеваючи.