Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада
Шрифт:
Все повернулись к Мамине, ожидая ответа.
— О король, — сказала она тихим, мелодичным голосом, — я не могу отрицать, что бросила Садуко ради Умбелази прекрасного, точно так же, как и Садуко не может отрицать, что он бросил побежденного Умбелази ради победителя Сетевайо.
— Почему же ты бросила Садуко? — спросил Панда.
— О король, может быть, потому, что любила Умбелази. Не даром же его называли прекрасным! И ты сам знаешь, что сына твоего нельзя было не любить. — Она остановилась и посмотрела на несчастного Панду. — Может, потому, что я хотела стать великой, а он ведь сын короля. Если бы не Садуко, он стал бы королем. А возможно, потому, что я не могла больше выносить королевны Нэнди. Она была жестока ко мне и грозилась прибить меня,
Последний вопрос заставил многих присутствующих улыбнуться. Тогда встал Садуко и медленно заговорил:
— Выслушай меня, о король, и я скажу то, что скрывает Мамина. Она бросила меня ради Умбелази потому, что я сам приказал ей это сделать. Я знал, что Умбелази желал ее, и хотел крепче стянуть узы, связывавшие меня с тем, кто должен был унаследовать престол. Да и надоела мне Мамина, которая день и ночь ссорилась с моей инкозикази Нэнди.
Нэнди от удивления открыла рот. Я тоже. Мамина же засмеялась и продолжала:
— Это и есть настоящие причины! Я бросила Садуко потому, что он приказал мне, чтобы сделать приятное Умбелази. Да, я ему надоела. По несколько дней не говорил он со мною, сердясь на то, что я ссорилась с королевной Нэнди. Поскольку я не имею детей, я решила: какая разница, уйду я или останусь. Если Садуко пороется в своей памяти, то вспомнит, что мы с ним об этом говорили.
И снова она пристально взглянула на Садуко, который поспешил сказать:
— Да, да, я говорил ей, что не хочу держать бесплодных коров в своем краале.
Слушатели рассмеялись, но Панда нахмурился.
— Как видно, — сказал он, — уши мои набили ложью, но где правда? Что же, если женщина бросила мужа по его собственному желанию, как он сам говорит, то ее вина отпадает. Но что ты скажешь относительно колдовства, при помощи которого ты опутала Умбелази и заставила его начать войну в стране?
— Немногое. Да и неудобно мне об этом говорить, — ответила Мамина, скромно опуская голову. — Чары, которыми я привлекла к себе Умбелази, здесь, — она дотронулась до своих прекрасных глаз, — и здесь, — она дотронулась до своих алых губ, — и в моем теле, которое все мужчины находят таким красивым. А какое отношение я имею к войне? Я никогда не говорила о ней с Умбелази. С ним, кто был мне так дорог (и слезы потекли по ее лицу), я говорила только о любви. Неужели за то, что небо одарило меня красотой, которая привлекает мужчин, меня следует казнить, как колдунью?
Никто не возражал, тем более, что все хорошо знали, как Умбелази задолго до встречи с Маминой мечтал о престолонаследии. Так отпало и это обвинение. Оставалось самое серьезное обвинение, что это она, Мамина, убила ребенка Нэнди, а не Мазапо.
Это обвинение вызвало в ней некоторое замешательство, я заметил тревогу, промелькнувшую в ее глазах.
— О король, но ведь с этим делом уже давно покончено, великий нианга Зикали определил, что Мазапо, мой муж, был колдун. За это преступление Мазапо приговорен к смерти. Разве и меня нужно судить за это?
— Нет, — ответил Панда. — Зикали только открыл, что преступление совершено при помощи яда. А яд нашли у Мазапо. Вот его и казнили, как колдуна. Но он ли пользовался ядом?
— Об этом следовало подумать прежде, чем его казнить, — прошептала Мамина, — но я забыла главное: известно, что Мазапо всегда враждебно относился к дому Сензангакона.
Панда ничего не ответил, а Нэнди встала и сказала:
— Разрешишь ли ты мне вызвать свидетеля по делу об этом яде, отец мой?
Панда кивнул головой, и Нэнди обратилась к одному из членов совета:
— Позови мою служанку Нахану, она ждет за калиткой.
Зулус вышел и вскоре вернулся с пожилой женщиной, которая нянчила Нэнди. Не выйдя замуж из-за какого-то физического недостатка, она навсегда осталась у нее в услужении. Ее все знали и уважали.
— Нахана, — попросила
— Да, инкозазана, — ответила Нахана. — Вот она сидит. Как можно не узнать ее? — и она указала на Мамину, с напряженным вниманием прислушивающуюся к каждому слову.
— Расскажи об этой женщине и ее поступках, — сказал Панда.
— За два вечера до того, как ребенок захворал, я видела, что Мамина вползла в хижину моей госпожи Нэнди. Я лежала одна в углу большой хижины, и свет от очага не попадал на меня. Моей госпожи и ее сына не было в хижине. Узнав в женщине Мамину, которая состояла в дружбе с инкозазаной, я предположила, что она пришла навестить ее. Я осталась спокойно лежать в углу. Не обратила я особого внимания и на то, что она обсыпала маленькую циновку, на которой обыкновенно спал ребенок, каким-то порошком. Я слышала, что она обещала инкозазане принести что-нибудь, чтобы вывести насекомых. Мне, правда, показалось странным, что она всыпала порошок также в таз с теплой водой, приготовленной для купания младенца, и, бормоча какие-то слова, положила что-то в солому у дверного отверстия. Я хотела ее спросить, но она уже ушла. Как раз в это время я получила известие, что моя старая мать умирает в своем краале за четыре дня пути от Нодвенгу. Перед смертью она хотела меня видеть. Я забыла о Мамине и о порошке и побежала умолять госпожу Нэнди отпустить меня к матери. Она разрешила мне остаться с матерью, пока она жива. Но моя мать еще долго мучилась. Прошло несколько месяцев, пока я закрыла ей глаза. Затем наступили дни скорби и слез, несколько дней отдыха, а после них делили скот. Так прошло шесть месяцев. Я вернулась в услужение к своей госпоже и узнала, что Мамина стала второй женой моего господина Садуко, что ребенок моей госпожи умер и что Мазапо, первый муж Мамины, казнен за убийство ребенка. Но так как все это в прошлом, а Мамина была так добра ко мне, то мне и в голову не приходило рассказать о порошке, которым она посыпала циновку. Только после того, как она сбежала с королевичем, я рассказала все своей госпоже. Мы вместе тут же обыскали солому у дверей хижины и нашли снадобье, завернутое в мягкую кожу. Вот и все, что я знаю об этом деле, о король.
— Правду ли говорит эта женщина, Нэнди? — спросил Панда. — Может, она лжет, как и все остальные?
— Не думаю, отец мой. Смотри, вот мути (снадобье), которое Нахана и я нашли у дверей хижины, до этого дня закрытой.
И она положила на землю перед королем небольшой кожаный мешочек, сшитый сухими жилами.
Панда приказал одному из членов совета открыть мешочек. Зулус повиновался очень неохотно, очевидно, боясь колдовства, и высыпал содержимое на щит. Щит обнесли по кругу, чтобы все могли посмотреть. В мешочке лежало несколько сморщенных корешков, небольшой кусок человеческой берцовой кости, по-видимому, грудного ребенка. Отверстие кости было заткнуто деревянной втулкой и, как мне показалось, зубом змеи.
Панда взглянул, отшатнулся и сказал:
— Подойди сюда, Зикали мудрый, ты, который сведущ в магии, и скажи нам, что это за снадобье.
Зикали из своего угла тяжело заковылял к месту, где лежал щит. Когда он проходил мимо Мамины, она наклонилась к карлику и стала ему быстро что-то нашептывать. Но он прикрыл уши своими огромными руками, не желая слышать ее слов.
— Какое я имею отношение к этому делу, о король? — спросил он.
— Большое, как мне кажется, — сурово ответил Панда. — Ты, нианга, разоблачил колдуна Мазапо. В твоем краале скрывалась эта женщина. Ее привели вместе с тобой. Скажи нам, что это за мути. Но говори правду, чтобы не было основания называть тебя не только ниангой, но и колдуном. Иначе, — прибавил он, тщательно выбирая слова, — мне захочется убедиться, что тебя нельзя убить, как других людей. Я прикажу устроить тебе испытание, тем более, что недавно я услышал, что ты питаешь ненависть ко мне и к моему дому.