Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный
Шрифт:
На зеленых скамейках вдоль дорожек лупилась краска. II дальнем конце аллеи, у пляжа, стоял старик, неподвижно глядя в океанскую даль.
— Вы тут никогда не бывали? — спросила Эмилия.
— Нет, — ответил Роджер.
— Самое время для первого посещения.
— Да, какого жутковато здесь, — сказал он и подумал о прошлой ночи и Молли.
— Как будто стоишь на краю света, — сказала Эмилия, <»н повернулся, с любопытством глядя на нее. — Что? — спросила она.
— Не знаю. Вот вы сейчас сказали… Я как раз
— Трое.
— Как? А, да, еще тот старик.
— А он — моя дуэнья.
— А кто это?
— Дуэнья! А это испанское слово. В.Испании, когда девушка выходит гулять с молодым человеком, с ней обязательно должна быть еще и дуэнья. Обычно это тетушка или какая-нибудь другая родственница. Мне об этом рассказывал папа. Он ведь испанец, я вам говорила?
— Да.
— То есть, он не пуэрториканец, — сказала Эмилия.
— А какая разница?
— О, здесь это громадная разница. В нашем городе цветным быть плохо, но быть пуэрториканцем — это просто ужасно.
— Почему так?
— Я не знаю, — сказала Эмилия, пожав плечами. — Наверное, теперь это самое модное — ненавидеть пуэрториканцев. — Она засмеялась, и Роджер тоже засмеялся. — Моего папу зовут Хуан. Хуан Перес. Мы всегда с ним зубоскалим, всегда спрашиваем его, как там процветают его кофейные плантации. Вы знаете? Видели, наверное, эту телевизионную серию. Там на самом деле Хуан Вальдес, — ну, это похоже. Папа любит, когда мы так веселимся с ним. Он всегда говорит, что у него кофейные бобы прекрасно спеют, потому что растут прямо под его испанским сомбреро. Он в самом деле из Испании, понимаете? Из маленького городка около Мадрида. Бриуэгта? Вы слышали когда-нибудь о таком?
— Бриуэта Бэйсин, говорите?
— Нет, Бриуэгта.
— О, конечно, Бриуэгта-Депо.
— Нет, Бриуэгта.
— Около Хаддлсуорта, так ведь?
— Около Мадрида.
— Где бои верблюдов бывают?
— Нет, быков. х
— Вот я так и знал, — сказал Роджер, и Эмилия засмеялась. — Ну, приехали сюда, и что же мы будем тут делать?*
Эмилия пожала плечами:
— Ну, может быть, немного и пообнимаемся.
— А. вы этого хотите?
— Ну, еще нет. Уж очень это быстро… Хотя, если признаться…
— Что? .
— Мне, конечно, интересно, каково это — целоватьси с белым.
— И мне тоже.
— С цветной девушкой?
— Да. .
Оба замолчали. Ветер раздувал их пальто, дул прямо в грудь, прижимая к телу одежду. Они смотрели в даль океана. В конце, далеко на сходнях, все еще неподвижно стоят старик, как окаменевшая просоленная статуя под порывами ветра.
— Как вы думаете, он не будет возмущаться? — спросила
— Думаю, что нет.
— Ну тогда… — сказала она.
— Что ж…
— Ну… — она подняла к нему лицо, и он обнял ее, наклонился и поцеловал в губы. Он поцеловал ее очень нежно. Он подумал о прошлой ночи и о Молли, отодвинулся от нее и посмотрел ей в лицо. Она глубоко Вздохнула, таинственно улыбнулась и тихонько произнесли— Мне понравилось.
— И мне.
— Как по-вашему, старик возмутится, если мы опять начнем?
— Не думаю, — сказал Роджер.
Они снова поцеловались. У нее были очень влажные; убы. Он чуть отстранился от нее, глядя ей в лицо. 1е глаза были устремлены на него, темно-карие, серьезные, Вопрошающие.
— Мы как с ума сошли, — прошептала она.
— Да.
— Стоим здесь на берегу, и ветер свистит вокруг.
— Да.
— И целуемся, — сказала она. Ее голос был чуть слышен.
— Да.
— И тот старик смотрит.
— Он не смотрит, — не согласился Роджер.
— На краю света, — сказала Эмилия. И внезапно произнесла — Я даже не знаю, кто вы.
— Меня зовут Роджер Брум.
— Да, но кто вы?
— Что вы хотите знать?
— Сколько вам лет?
— Двадцать семь.
— Мне двадцать два. — Она помедлила. — А как знать?.. — она замолчала и покачала головой.
— Что?
— Как знать, что вы не… Не… — она пожала беспомощно плечами. — Ну… вот вам нужно было узнать, где есть полицейский участок.
— Да, верно.
— Встретиться там с другом, вы сказали. Но потом вы опять пришли в аптеку, и никакого друга вы так и не встретили… И как мне знать… Ну, откуда я знаю, что у вас все нормально?
— А я выгляжу как ненормальный?
— Я не знаю, как выглядит белый, если он в чем-нибудь нехорошем замешан. Я видела тысячу цветных, в чем только не замешанных. Если ты цветной, то вы попали в беду уже со дня рождения на свет. А как это у белых, если у них не в порядке с полицией, я не знаю. Я даже не знаю, какими глазами они тогда смотрят.
— Посмотрите мне в глаза.
— Да?
— Что там видите?
— Зеленое. Нет, как янтарь. Я не знаю, какого же они цвета? Орехового?
— Да, орехового, как у моей мамы. А еще что видно?
— Крапинки. Желтые, по-моему.
— А еще что?
— А еще — себя. Я там отражаюсь, как в крохотной комнате смеха.
— Беды никакой не видите? '
– — Нет, если только я в беду не попала, — сказала
Эмилия. — Я не‘попала в беду?
Он снова подумал о Молли и тут же сказал:
— Нет.
— Вы очень быстро это сказали.
— Да не глядите на меня такими глазами, — попроси^ он.
— Какими?
— Да как будто… как будто вы меня сразу забоялись.