Они пришли с юга
Шрифт:
– Что же теперь будет? Ох, горе, горе!
– Горе не у нас одних, – сказал Якоб. – Теперь в каждой семье какое-нибудь несчастье.
– А ты еще говорил, что Дания дешево отделалась.
– Это так и есть, – сказал Якоб. – В Польше, Франции и других оккупированных странах гораздо хуже. Куда немцы ни придут, всюду они сеют смерть, разрушение, за ними, как кровавый след, муки и зверства. Добра от них не жди.
– Я помню, дед мой говаривал: на немца можно положиться, когда он в гробу, – сказала Карен.
Потянулись грустные дни. Карен без конца думала о Лаусе, теперь
От этих ночных дум она изменилась – похудела и поседела.
– Не мучай ты себя, – посоветовал ей как-то Якоб.
Но Карен бросила на него гневный взгляд.
– По-твоему, мы должны забыть?
– Забывать никто ничего не должен, – ответил Якоб.
Настало лето, но какое лето! Каждую ночь взрывались бомбы – то на фабрике, то на стрелке железной дороги. Немцы всюду понаставили солдат вместе с датскими полицейскими и специальной охраной; но патриотов ничто не могло удержать. Каждый день по улицам в желтовато-коричневой машине мчатся гестаповцы, хватая людей: то рабочего, то подмастерья, то врача или студента. Арестованных бросают в и без того переполненные тюрьмы, где их допрашивают немецкие палачи. Вырванные ногти, побои, крики, увечья там в порядке вещей.
По всей стране скрываются люди, которых травят и преследуют. Беглецы ночуют у друзей, а то в сараях и летних пристройках. Это те, кому удалось ускользнуть от нацистских палачей и полиции.
Почти каждый вечер на улицах и в ресторанах происходят стычки между немцами и молодыми датчанами. По немцам даже на улице видно, что они нервничают. Они больше не прогуливаются поодиночке, они держатся группами – чувствуют опасность.
Между датчанами и немцами – зона полярного холода. Куда бы немцы и их пособники ни сунулись, их встречают ненавидящие взгляды, провожают молчаливые проклятья. Из всех газет наибольший спрос на нелегальные, только им верят, только к ним прислушиваются.
Казалось, в это лето вдруг поднялся ураган ненависти и гнева. Ураган пронесся по всей стране, охватил все большие города, проник в самые глухие уголки и становился все сильнее и яростнее. Никто не знал, когда он начался и когда кончится.
Мартин жадно впитывал все происходящее. Он считал, что ему повезло: он живет в удивительно интересное время – чего только не увидишь, чего только не узнаешь.
Идет он вдоль пристани, а там ремонтируются немецкие военные корабли – многие сильно повреждены после столкновений с англичанами в океане. А иногда там стоят на рельсах воинские эшелоны. Если они пусты, Мартин осматривает по очереди каждый вагон – не позабыли ли там случайно револьвер или ручную гранату? Все эти игрушки могут в один прекрасный день сослужить службу.
В этом был уверен каждый датчанин: в один прекрасный день настанет час расплаты и зеленых гадов вышвырнут из Дании; но как взяться за это дело – было еще не ясна Мартин страстно мечтал, чтобы это произошло как можно скорее. Будь дело только за ним, он бы в первую же ночь предложил очистить страну от немцев. Он
Портовая площадь была оцеплена немецкими солдатами, с винтовками наперевес, они не подпускали толпу слишком близко. Немногочисленные раненые, опираясь на костыли и палки, вылезли из вагонов, они кое-как держались на ногах, прислонившись к стенке. Их повязки были пропитаны кровью и грязью, от них разило карболкой. Из глубины вагонов неслись стоны и пение псалмов. Страшная картина!
Проходившие мимо женщины жалели раненых.
– Бедняги, – говорили они. – Конечно, это немцы, но в конце концов они ведь тоже люди.
– Им, наверно, тоже опротивела война, – вторили другие. – Может, их гнали на фронт, угрожая расстрелом и лагерями.
Мужчины, стоя маленькими группами, переговаривались вполголоса:
– Так им и надо – жнут, что сами посеяли…
– Раньше надо было думать, когда орали «хайль Гитлер». Теперь им придется расхлебывать кашу. Может, впредь будут умнее.
В полдень женщины принесли раненым еду, пиво и содовую воду. Охрана их пропустила, за ними потянулись другие, оцепление распалось, и теперь кто угодно мог подойти к поезду – охрана никому не мешала. Мартин протиснулся вперед – поглядеть, и что же он увидел? Пустые рукава, пустые штанины, пустые глазницы, заросших бородой, обезображенных калек – людей, раздавленных колесницей бога войны. Неизбежные последствия войны.
Большинство раненых, выползших на свежий воздух из вонючих вагонов, охотно показывали свои раны, словно гордясь ими, и клянчили сигареты – они предпочитали их хлебу.
У молодого солдата были ампутированы обе руки. «Курск», – объяснял он, протягивая вперед обрубки с багровыми следами швов. Люди понимали, что его ранило в кровопролитных боях под Курском. Женщины жалели его, угощали. Солдат жадно ел, орудуя своими обрубками, а потом потребовал «бир» – пива.
Мартин подумал, что предпочел бы умереть, чем остаться без обеих рук, но солдат, как видно, умирать не собирался.
– Бедняжка, он совсем беспомощный, – говорили женщины.
Наевшись и напившись, солдат помотал головой и довольно грубо отпихнул женщин в сторону. Потом поднял кверху правый обрубок и крикнул: «Хайль Гитлер!»
Вокруг него немедленно образовалось пустое пространство.
– Вот негодяй! – воскликнула женщина, которая угощала солдата. – Не стоило его кормить.
Мартин побрел дальше вдоль санитарного состава.
«Бандит проклятый! – думал он. – Потерял обе руки, и все ему мало. Не успокоится, пока не свернет себе шею». Мартину очень хотелось крикнуть: «Ступайте домой, глупые бабы, не видите, что ли, что над вами издеваются!»