Они устали
Шрифт:
– Кто стучится дверь моя?
Хлопнув дверями, уехал лифт. Люба грубым голосом грозно ответила:
– Свои!
Пройдя на кухню, Люба угостила мальчишку конфетами и ткнула его в бок острым ногтем.
– Вера, нужно, чтобы ты из отпуска пораньше вышла. А то все болеют, работать некому. Начальник меня сегодня специально пораньше отпустил, чтобы я к тебе съездила.
– Чем это они болеют? – недоверчиво спросила Вера.
– Да ну их! – Люба махнула рукой. – Не бери в голову. Я скажу, что ты не согласилась. Или тебя дома не было?
– Скажи,
– Скажу, что пришла, замок поцеловала и ушла.
– Или выйти? А то потом…
– Не переживай, ничего он тебе не сделает. Он все равно от нас уходит. У него заявление подписанное лежит.
– Куда?
– В лабораторию переводится. Будет теперь начальником спирта у них. По уничтожению спирта.
Проводив сына, они сели за стол. У Любы под блузкой тугие лямки лифчика продавливают полные плечи. Она громко восклицает и хлопает рукой по столу:
– А я вот такая женщина! Я не могу где-то за спиной у кого-то… Я всегда всем прямо говорю. А то у нас все хитрые, одна я простая. Разве не так? Когда я все для них делаю, они это не ценят. Словно так и должно быть. Вот теперь пусть они меня только попросят.
Нанизывая грибы, она цокала вилкой по тарелке, в которую Вера кольцами крошила лук.
– А то они все там любители на чужом в рай въезжать… – глухо проворчала Люба, трогая нитки бус на груди. – Ох, как мы однажды с ней сцепились. С Гулей я имею в виду. Она начала одну молодую осуждать. Вот, мол, такая и сякая. А я не выдержала и говорю ей: «Ой, ты, моя праведница. Она гуляет, так она еще молодая. А ты, фарья старая, и то не остановишься никак». На самой пробы негде ставить, и при этом еще выступать берется. Я тебе не рассказывала? Бросала она ведь и мужа, и детей. Директору нашему на нее анонимку присылали. Нам потом секретутка его давала читать.
– А что там в анонимке было?
– Ты спроси, чего там только не было! Я что хочу сказать. Я за столько лет, что я работаю, я здесь все про всех знаю. Но я молчу. Хотя про Людмилу нашу я бы тоже сказала, что это клизма трехведерная. Со вторым мужем она знаешь, как сошлась?
– Знаю. Зато сейчас живут нормально.
– Ой, брось! – поморщившись, Люба махнула рукой. – Он ее загонит раньше времени. Она и так пашет без отдыха, а он ей только и успевает заказы новые подыскивает. Она здоровье себе надорвет, и он ее бросит. Это сестра должна быть богатая, а жена здоровая. Больная она ему нужна будет? Больная жена мужу не мила! Ты мне лучше другое скажи. Ты со своим думаешь разводиться?
Достав сигареты, она подошла к раскрытому окну. Пожав плечами, Вера вздохнула:
– Думаю.
– До сих пор думаешь? Он ведь идиот… – закурив, Люба выдохнула дым и твердо повторила: – Он у тебя идиот!
– Да, я знаю.
– А если знаешь… У тебя пепельницы нет? Дай хоть что-нибудь… – Люба аккуратно стряхнула пепел в подставленное блюдце. – А я не пойму. Он сейчас снова здесь живет? Он вроде уходил. Что он опять вернулся?
– Дети рады, что он пришел.
– Что
– Мне детей жалко.
– Вера, если бы ты меня с самого начала слушала, он бы у тебя таким обормотом не был.
Вытерев губы полотенцем, лежавшим у нее на коленях, Люба сказала:
– А эта у нас была… Как ее звали? Художница, плакаты рисовала, ее вот недавно сократили.
– Маша?
– Свинья наша! При ней слова матом не скажи, встает и уходит. Замуж ее не берет никто. А ей тридцать лет, между прочим, да! А ты думала? Нет, милая моя. Просто она все целку из себя строит.
…В темной комнате без звука мигал телевизор. В кроватке спала Алиса. Услышав, как щелкнул дверной замок, Юля поднялась с дивана и пошла встречать. Бросив сумку, Люба села на пуф в прихожей, устало вытянула ноги.
– Ты где была? – тихо спросила Юля.
– Могу я себе позволить раз в жизни?
– Отец тоже еще не приходил.
– Чего? А где он? – она неприятно скривила лицо. – Он что совсем не появлялся весь день? И не звонил?
Наклонившись, Юля помогла ей снять туфли. Обнимая ее, Люба тихо попросила:
– Я сейчас лягу, устала очень, не могу. А ты посиди, дождись его. Утром скажешь мне, во сколько он пришел. Я ему завтра устрою. А твой где?
– Мой работает. У него вторая смена.
– Понятно. Юлечка, доченька, приготовь плацкарт тете маме.
Выйдя из ванной, она голая прошла в спальню. Увидев заправленную постель, хрипло рявкнула:
– Я ведь просила! Трудно было постелить? Настоехали мне вы все!
Резко сорвав покрывало, бросила на пол и повалилась на кровать. Изумленная Юля лишь подняла брови и покачала головой. Проглотив таблетку, она молча принесла плакавшей матери одеяло.
Юля не знала главную тайну своей семьи. Того, что много лет назад отец уходил от них, и каких усилий и унижений стоило матери его вернуть.
Когда он вернулся, ей пришлось отпустить его посидеть с маленьким сыном своей любовницы, пока она делала аборт. Не выдержав мучительного ожидания, Люба с больной дочкой на руках поехала к ней на квартиру. Увидев, как он играет с ее ребенком, задыхаясь от обиды, она воскликнула:
– Почему так долго?!
– У нее матка не пускает. Ей сейчас уколы колют. Если ничего не получится, придется рожать.
Подойдя к умывальнику, Вера высыпала из пачки горсть стирального порошка и стала мыть руки. Струя воды гулко разбивается о днище умывальника, стекая, уносит грязную пену.
– Ксюша, у тебя там детали воруют.
В обед женщины разложили на столе то, что принесли из дома. Продолжая жевать хлеб с вареной колбасой, ярко накрашенная Ксюша равнодушно махнула рукой:
– Не у меня, а у производства.
Вошла мрачная пожилая женщина с рыжими волосами. Потушив сигарету, громко сказала: