Опаленная юность
Шрифт:
Ребята проверили содержание мешков. Ника спешно подшил треснувшую лямку рюкзака.
— Пора, — прошептал он. — Иди прощайся с родичами.
У школы собралось уже много народу. Ждали Ивана Григорьевича. Друзей встретил одетый по-походному Валя Бобров.
— Привет, ребята! Теперь все в сборе. Иван-Гриша что-то запаздывает…
— На него не похоже — человек педантичный.
— Да, — серьезно заметил Ника, — мне замечания в дневник записывал очень аккуратно, ни одной недели не пропустил: педант.
Валька Бобров уничтожающе посмотрел
— Звонарь!
Андрей поглядывал на скамеечку, где в окружении подруг сидела Лара.
— А что это Панова не видно?
— Раздумал ехать. Этому бахвалу с нами неинтересно.
Солнце поднялось высоко. Ребятам надоело ждать, и они побежали к волейбольной площадке.
Едва успели сыграть партию, как услышали издалека голос Игоря Копалкина:
— Ребята, скорей сюда!
— Иван Григорьевич пришел! — заторопился Бобров. — Бежим, ребята!
У скамейки сгрудилась возбужденная молодежь. Запыхавшийся Андрей прибежал последним, протискался вперед.
Бледный Иван Григорьевич, как-то странно улыбаясь, молча смотрел на своих учеников.
— Что такое? — перевел дух Андрей.
—. Дорогие мои ребятишки, — ласково заговорил Деревянщиков, — рухнула наша затея.
Ребята замерли. Больше всего их поразил необычный тон учителя. Грубоватый, шумный, он никогда так не разговаривал.
Иван Григорьевич пошел к зданию школы, и ребята безмолвно потянулись за ним.
Деревянщиков попросил сторожа отпереть учительскую и включил радио. Четкий голос диктора передавал правительственное сообщение.
Учитель молча стоял у стены, не сводя глаз с ребят, напряженно ловивших каждое слово. Неуловимые тени блуждали по их лицам. Девять лет он знал эти лица. Девять лет смотрел в их глаза. Он изучил характер каждого — его способности, качества, наклонности, слабости. Он мог часами, говорить о каждом из них, настолько хорошо, обстоятельно он знал их. Но теперь перед Иваном Григорьевичем, казалось, стояли другие ребята. Нахмуренный, серьезный Валя Бобров, мгновенно повзрослевший, разминал пальцами папироску. Не улыбался Черных — лицо его, лишенное белозубой улыбки, выглядело необычно суровым. Хмурила красивые брови Лара. Красный от волнения Андрей сжимал двустволку. Кругленькая Надя и маленький Игорь Копалкин слушали, открыв рот. Нина Шишкова сушила платочком слезы. Кузя, озорной, отчаянный Кузя, приносивший столько хлопот школе и родителям, неподвижно стоял у приемника и задумчиво крутил пуговицу на старенькой куртке.
Радио смолкло.
— Ну, друзья, — проговорил Иван Григорьевич, — ступайте по домам и подумайте, как помочь родине в трудный час.
Через час на станционной платформе Андрей поджидал товарищей. Дома он застал только бабушку — веселую, говорливую старуху. Отец уехал в райком партии, мать пошла на рынок.
— Значит, не едешь, Андрюшенька? — бабушка жевала беззубым ртом, довольно улыбалась. — Ну и слава тебе, господи, как говорится…
Старушка ничего толком не поняла: Андрей так и не решился сказать ей правду.
Нетерпеливо
Первым прибежал Кузя с тем самым потертым чемоданчиком, в котором таскал в школу учебники, тетради и завернутый в старую газету завтрак. По определенным дням оттуда извлекалась блестевшая никелем труба: Кузя ходил на сыгровку прямо с занятий.
— Ты и инструмент свой захватил?
— Чудак! Собрал кое-что по мелочи. Мыло, зубную щетку и подобное.
Пришел Ника Черных, немного погодя появились Родин и Копалкин. Не хватало одного Валентина.
Наконец прибежал и он, весь мокрый от пота.
— Чего запаздываешь? — накинулись на него.
— Отцепитесь! Я уже первый бой выдержал. Батя так вопил, наверное в Москве слышно.
Мягко скользя по рельсам, подкатила электричка.
— Садись, ребята!
— Погодите, а билеты?
— Какие там билеты, время военное! — уверенно бросил Бобров.
…Площадь перед районным военным комиссариатом чернела морем голов. Несмотря на сильную жару, жители Подмосковья, любящие надеть летом легкую безрукавку с широким вырезом ворота, с апреля до ноября ходившие без головного убора, сегодня надели плотные пиджаки, до бровей натянули круглые, с пуговкой кепки. Многие поверх пиджаков надели ремни, и это придавало штатским людям подтянутый, молодцеватый вид.
Увидев столько народа, ребята слегка оробели.
— Неужели придется стоять в очереди? — встревожился Родин.
Бобров уверенно сказал:
— Не придется. А ну, построиться!
Построив ребят парами, он скомандовал:
— За мной!
— Вы куда, пацаны? — остановил их у ворот дежурный с красной повязкой.
— К районному военкому, комсомольцы! — по-венному отрапортовал Бобров и грозно нахмурил брови. — Чего стали? Проходи быстрей!
— Проходите, — сорванным голосом просипел дежурный, — вторая дверь направо.
В помещении военкомата не протолкнешься. Повсюду сидели и стояли люди различных профессий и возрастов. Из комнаты в комнату сновали военные с малиновыми петлицами.
Андрей остановил командира с двумя кубиками. Рассеянно выслушав ребят, он устало махнул рукой:
— Идите вон туда, к столам. Там и запишут.
Ребята стали в очередь. Им выдали небольшие анкеты, листки бумаги для заявления.
— Заявление пишите на имя райвоенкома полковника Горохова, — сказал работник военкомата.
— Андрей, а Андрей! — зашептал Игорь Копалкин. — А «военный» через два эн пишется?
Заполнив анкетку и написав заявление, Андрей подошел к столу. Плечистый, рослый дядя с усталым, бледным лицом поднял красные веки.
— Больно уж молод ты, парень.
— Мне семнадцать исполнилось…
— Когда?
— Двенадцатого июня.
— Десять дней назад? Юнец совсем!
— Ведь семнадцатилетних берут. Правда?
— Берут, — раздраженно проговорил работник военкомата. — Скорей бы пропустить всех вас и самому пойти. Давай паспорт…