Опасная обочина
Шрифт:
Стародубцев поморщился:
— Из тюрьмы, что ли?
— Повторяю: из колонии, — с педантичной непреклонностью подчеркнул младший лейтенант.
— Ладно, ладно, не тяни. Что там дальше?
Инспектор мягко прошелся по кабинету, демонстрируя свою должностную терпеливость, достойную более высоких сфер, нежели эта.
«Экой торопливый и непонятливый», — подумал он о своем старом товарище.
Савельев еще раз откашлялся — такая уж у него была манера — и педагогично вернулся к началу «сурьезного» дела, с которым
— Еще раз повторяю: из исправительно-трудовой колонии усиленного режима совершил побег особо опасный рецидивист, то есть преступный элемент.
— Ясное дело, не академик, — ухмыльнулся в усы Стародубцев.
— Само собой. Значит, так. Какие есть данные? Направление побега пока неизвестно.
— Очень много данных, — хмыкнул начальник колонны. — А еще что-нибудь есть?
— Есть, но об этом позже.
Тут, видимо, старший инспектор Савельев решил, что административное вступление сделано, и перешел с официального языка на обиходный, нормальный:
— К вам на трассу он вряд ли, конечно, выйдет. Но кто его знает, голод не тетка… Опять же ружьишко может понадобиться или, там, самосвальчик. Во всяком случае, небольшая вероятность все-таки есть. Так что, Виктор Васильевич, надо оповестить личный состав и быть начеку.
Стародубцев натурально пригорюнился:
— И куда же вы это смотрите, хотел бы я знать?
Савельев вспыхнул:
— Я-то здесь при чем, Виктор Васильевич?! Мне с вашими шоферюгами забот хватает. Вот так! — и он чиркнул ребром ладони по бескадычному горлу.
— С кем, с кем, с кем? — подивился Стародубцев такой агрессивности. — С моими шо-фе-рю-ю-га-ми? А сам-то ты, мил человек, давно шоферюгой был?! У меня в семнадцатой колонне? А? Или память отшибло?
— Давно, — хмуро ответил Савельев. — Восемнадцать годочков минуло, и вспоминать не хочу.
— А я напомню, я напомню. Был ты, Савельев, шофером, может, и не самым лучшим, но все-таки шофером. И чего это ты в милицию пошел? Ну какой из тебя сыскной инспектор, прости меня господи?
— Так я и есть участковый, а не оперативный. Вам что, не нравится?
— Не нравится, — вздохнул Стародубцев. — Вон уж, милый друг, ты лысый стал, а все еще… младший лейтенант. Ладно ли это? А? Не слышу возражений.
— Счас услышите! — услышал Виктор Васильевич. — Вы, товарищ Стародубцев, мою лысость не третируйте, не по зубам она вам. Да и у вас, между прочим, не чубчик кучерявый. А моя лысина на посту заработана. Ясно?
— От шапки, что ль?
— Нет, не от шапки. От ума.
Стародубцев искренне изумился:
— Это как же?
Старший инспектор младший лейтенант Савельев приосанился и даже слегка выпятил грудь.
— А вот так! От круглосуточного напряженного мышления, — Савельев со значением постучал согнутым указательным пальцем в висок. — Бессменно! Но вам это не грозит, вам это ни к чему. У вас свои задачи.
—
Тот засопел и нахмурился:.
— Не ждите — пока не собираюсь. А чего это, Виктор Васильевич, вы меня на пенсию хотите спровадить? — осенило старого дружка Стародубцева. — Может, вы недовольны моим служебным долгом, так скажите прямо.
— Грубый ты, Савельев, — сокрушенно покачал головой начальник мехколонны. — Водители на тебя жалуются.
— Вы тоже не подарочек. Лучше на себя посмотрите.
Стародубцев, как ни странно, не обиделся:
— А я что? Я ничего и не говорю. Видно, пора нам обоим на пенсию. Надо вовремя уступать молодежи дорогу. Молодежь, она ведь какая сейчас? Талантливая, умная, вежливая. Как, уступишь?
— Пока нет. Вы-то постарше будете, вы и уступайте. А грубость моя, Виктор Васильевич, сами знаете, от сердечной задушевности. Я людей люблю.
— Люблю-у, — передразнил дружка Стародубцев. — А как же их не любить-то? Это ведь данность… Что это у тебя за черта такая особенная — люблю-у?! Ишь ты, оригинал, людей он любит.
Стародубцев раздраженно побарабанил пальцами по корявой столешнице.
— А грубость, товарищ младший лейтенант, нехороша в любом ее проявлении. Давай, что там у тебя есть, и проваливай к чертовой бабушке! Надоел ты мне, хоть и при исполнении, дьявол тебя возьми.
Нет, не удержался Виктор Васильевич Стародубцев от резкости, но тому была своя причина, поскольку, как мы знаем, был он ранее полковником и считал, что дружба дружбой, а служба службой. Субординация имела для Стародубцева большое значение. А что такое субординация? Это быстрое и неуклонное подчинение младшего по званию — старшему. Почему субординация имела для Виктора Васильевича особое значение? Так это проще простого: во-первых, специфика работы на Севере, это уже что-нибудь да значит, во-вторых, контингент — шоферы, в-третьих, коллектив, руководимый им, на девяносто шесть и шесть десятых процента — мужики. И в-четвертых, связь с центром — только по радио. Ну чем, спрашивается, не прифронтовая полоса? Тут и отношения должны быть другими: пусть дружескими, но жесткими, подчиненными одной цели — построить в этих условиях железную дорогу — чем быстрее, тем лучше.
Старый друг Виктора Васильевича инспектор Савельев, вероятно, тоже подумал об этом, а потому, скрывая обиду, засопел, закряхтел и полез в планшет за документами — оно хоть и в отставке, а полковник все же, орденская планка в четыре ряда. Протянул Савельев Стародубцеву бумаги и сразу стал экономен в словах:
— Получите фотографический портрет преступника. Рекомендую повесить в диспетчерской.
— Фотографический? — удивился Стародубцев. — А какой же еще может быть? Натуральный?