Опасное задание. Конец атамана(Повести)

Сергеев Александр

Застонал Мазо.

— Пи-и-ть, — потребовал он.

Избасар очнулся.

— Совсем нету, Яна, воды. Ушла вода, гляди, — и показал на отверстия. — Пуля ударила.

— Куда меня?

— Ногу шибко задело. Пуля в тебе сидит, вытаскивать Кожеке будет.

— Пить дай.

— Нету, сказал. Вот, — и протянул банчок.

— Там за обшивкой фляга. Берег на всякий случай. Сам не пил, вам не говорил. Достань флягу.

Избасар кинулся в закуток, нашарил флягу.

Вода!

Он дал из нее глоток Мазо, налил по половине кружки Ахтану и Кожгали.

Ахтан цедил воду по капельке, чтобы продлить наслаждение.

Выпив ее, он сразу ожил.

— Откуда взял воду?

— Яна дал, про запас держал. Там вон фляжку прятал, на плохой случай. Никому не говорил. Сейчас сказал, — впопыхах Избасар махнул рукой не на корму, а на нос рыбницы. — Там прятал.

— Ой-бой, — удивился Ахтан. — Какой крепкий Яна, рапу пил, воду берег, ой-бой, — и с нескрываемым уважением поглядел на лежавшего в полузабытьи Мазо.

Тем временем Избасар заставил Кожгали подняться, подвел к раненому.

— Видишь? — показал он ему шишку.

— Вижу. Пуля. Резать надо.

— Режь. Ты лучше знаешь.

Кожгали, пересиливая дурноту, морщась и еле слышно подстанывая, вынул из-за пояса нож, провел пальцем по лезвию и стал полоскать нож в морской воде, оттягивая этим операцию, собираясь с духом. На курсах ему показали, как надо перевязывать раненых. Это все, что он умел.

— Тяни, Избаке, кожу, — приказал он, — не бойся!

— Как не бойся, — отшатнулся Джанименов, — живого человека будешь резать, страшно, — и он с уважением посмотрел на Кожгали, подумав: «Как настоящий дарегер. Пулю будет вынимать! Вот какой человек Кожгали!»

А Кожгали стиснул зубы, примерился и полоснул по шишке. Брызнула струей черная кровь. Мазо дико закричал.

Избасар испуганно отскочил.

— Бинт давай, Избаке, живо.

— На, бери, пожалуйста!

— Кто велел? Ой, что делаете со мной, — скрипел Мазо зубами.

— Вот гляди, пуля, — показывал ему сплющенный кусок меди Кожгали.

— Ой-бой! Вытащил? Ты настоящий дарегер, — восхитился Избасар и спросил: — Теперь как, Яна будет живой?

Кожгали подумал и ответил:

— Теперь живой будет.

Реюшку уже изрядно покачивало на крутой волне. Однако Кожгали с удивлением отметил, что его перестало тошнить. Совсем перестало. Он стоял и обрадованно смотрел то на Избасара, то на море. Оно открылось перед ним впервые, распахнуло свою красу и поразило в самое сердце. «Так вот какой, оказывается, Каспий».

Кожгали жадно всматривался в раскинувшийся перед ним седоватый простор, и ему хотелось петь. Оттого, что вокруг волны, а он не лежит беспомощным грузом на настиле рыбницы и, кроме ухающего вниз сердца, ничего не слышит.

— Шторм будет, — окинув тревожным взглядом горизонт, сказал Избасар.

— Пускай, — расхрабрился Кожгали.

За кормой все дальше, все меньше три рыбацкие лачуги. Они уже со спичечные коробки. Воды на рыбнице четверть фляжки.

— Сами пить больше не будем. Яна надо поить, — пряча фляжку, объявил Избасар.

Кожгали с Ахтаном молча кивнули головами.

Шторм

С детства на Каспии потомственный ловец Избасар Джанименов, ему ли не знать его повадки, непостоянный его нрав. По легкой ряби, по тому, как застонет вдруг чайка, как сойдет с воды туман, как омоется месяц или отполыхает вечерняя заря, он мог разгадать, что замыслило море, каким будет оно завтра. Джанименов, оглядывая горизонт, видел, что

надвигается шторм, причем из тех, после которых на всех отмелях белеют обломки суденышек, лодок, валяются расщепленные весла, обрывки парусов, обглоданная морем какая-нибудь незадачливая барка. Шторм, после которого соседи уводят с берега под руки обезумевших рыбачек, чьи мужья не успели загодя возвратиться с лова и теперь никогда уже не вернутся.

Убрав или закрепив все, что могло сдвинуться с места, Избасар велел Ахтану и Кожгали уложить Мазо ближе к корме и устроить ему навес из куска брезента, пропустив концы его через расчалки.

Латыш открыл глаза и попытался приподняться на локтях.

— Лежи, Яна, — наклонился над ним Избасар, — теперь хорошо будет. Настоящий дарегер или по-вашему лёктор наш Кожеке, как быстро пулю из тебя вытащил! Вот пуля. Потом отдам, привяжешь на шею, говорят, хорошо помогает.

— Где мы?

— От моторки убегаем.

— Вы что решили меня погубить? — заметался Мазо. — Мне не коновал, а настоящий доктор нужен. Господи, господи, хотя бы фершала. Гоните к берегу, скорее, — истерично требовал он и пытался вскочить. Потом обмяк, успокоился и затих.

— Это жар в нем горит, — объявил Кожгали и потрогал Мазо лоб. — Ой-бой, горячий какой!

— А может, повернем, Избаке, на берег? — взглянул вопросительно на Джанименова Ахтан. — Ловцов найдем, попросим, пусть полечат Яна. Они травами хорошо лечат. Не повернем — пропадет он.

Избасар отрицательно покачал головой.

Уходя от погони, он сразу за бухтой взял курс на Астрахань, чтобы на моторке посчитали, будто они уходят к красным, а не от них. Менять этот курс пока рано.

— Кожеке не хуже, чем любой дарегер. А Кожеке сказал, живой будет Яна, — твердо объявил Избасар Ахтану и продолжал вести реюшку в одном направлении.

А ветер крепчает. При таком ветре, если бы переложить круто руль и взять левее, можно вполне за двое суток дойти до Ракуши… «Интересно, — думает Избасар, — все там еще живет Ибрай Шамсутдинов или уехал куда-нибудь? Наверное, там. Этот жирный кабан не бросит нажитое кривдой добро, не уедет. До сих пор, поди, скупает у ловцов рыбу за бесценок. Эх, хорошо бы заявиться к Ибраю», — вздыхает Избасар, не замечая, что вот-вот выпустит из рук румпель. Усталость давит на плечи многопудовым грузом.

Третьи сутки пошли, как он не сомкнул глаз. «А у Ибрая от такой встречи, — текут дальше мысли, — язык бы вывалился набок, как у собаки в жаркий день». И все обиды, все горе, доставшееся от Ибрая, прихлынули к сердцу, сжали в комок до боли. Избасар вздохнул всей грудью, но отогнать боль не сумел. Его заинтересовало вдруг: а знает ли про Ибрая Шамсутдинова что-нибудь Киров. Может и не знать. Каспий-то вон какой большой, Ибрай же в самом почти конце Каспия живет, если идти от Астрахани. Если бы Киров знал все про Ибрая, что знает он, Избасар Джанименов, то обязательно велел бы отомстить этому жирному барану за все, за отца, которого он замучил долгами, и тот ушел в шторм на худой лодке. За мать, которую из дома выгнал, за ловца Каратая, у которого забрал дочь и оставил его, Избасара, с болью в сердце на всю жизнь. За то, что на советскую власть руку поднял: собрал богатых казахов и носится с ними по степи, по всему Мангышлаку, говорят, стреляет большевиков. За одно это надо привязать Ибрая к хвосту лошади и гнать, пока башка не отлетит…