Опасное задание. Конец атамана(Повести)
Шрифт:
«Камни, приставать нельзя. Но откуда здесь могут быть камни?» — и Джанименов на миг растерялся. Реюшку потащило на белую стену. Сейчас в ней уже можно было различить темные мигающие бугры.
— Руби, Ахтан, мачту, руби! — закричал Избасар, но видя, что тот не понимает, погрозил кулаком и, схватив топор, кинул ему. — Руби!
Несколько взмахов — и мачта вместе с парусом за бортом.
Реюшка завалилась набок, чиркнула по волне обломками реи, выровнялась и замедлила ход, даже остановилась. Мачта, видимо, зацепилась за что-то
Вот новый шипящий гребень. С его высоты Избасар разглядел, что стена прибоя впереди обрывалась, значит, там горловина, дальше бухта. Но как войти в нее?
Еще большая волна сорвала с места реюшку. С боков выросла скала. Только тут Избасар разглядел, что это разбитый остов какой-то баржи, выброшенной сюда штормом. Маслянистый, в тучах брызг, он то исчезал в пучине, то выныривал из нее. Даже с расстояния в несколько десятков саженей было жутко смотреть на ее острые ребра, способные, как скорлупку, расплющить, раскромсать и не такую реюшку.
Избасар бросился к якорю. В этот миг исчез ветер. Не стих, не ослаб, а исчез, будто его отгородили высокой стеной.
— Прошли, Избаке! — обрадованно закричал Кожгали.
— Нет! Держись! Все держитесь! — заорал в ответ изо всей мочи Избасар. Огромная, светящаяся голубоватым светом волна подхватила лодку и швырнула на баржу. Избасар выронил якорь, не удержался, его ударило головой об обломок мачты. И все вокруг для него раскололось. И море, и небо. Все.
Снова костер
Очнувшись, Избасар какое-то время не мог понять, где он, что произошло. Откуда-то сверху хлестала вода, и кто-то тяжелый бился в стену рядом. Стена содрогалась от ударов, а над ней, высоко в небе, бежала луна. И все вспомнилось. Избасар вскочил, но от резкой боли в затылке свалился на прежнее место, за огромный, стоявший торчком ящик. Через него перехлестывали волны — вот, оказывается, откуда вода. А рядом, нелепо задрав нос, на одном из ребер баржи зависла реюшка. В ней кто-то копошился.
Избасар дотронулся до затылка рукой, затем поднес руку к глазам. Она была темной и липкой. Тогда он позвал:
— Ахтан! Кожеке!
— Живой! — послышался в ответ обрадованный вскрик Ахтана.
— Где Кожгали?
— Тебя ищет. Давно ушел. Иди скорее, Кожеке, помогай!
— Где Яна?
— Тут… Помогай, говорю!
Избасар, с трудом пересиливая головокружение, по узкой наклонной обшивке остова баржи добрался до реюшки. Волны захлестывали ее через завалившуюся корму, там на связке сетей лежал Мазо.
— Как он?
— В воду упал. Я вытащил. Потом Кожеке пришлось вытаскивать. Наш Кожеке совсем не умеет плавать, — зачмокал сожалеюще Ахтан. И ничего больше не стал пояснять.
Избасар представил, как все это происходило, и положил руку на плечо Мухамбедиеву.
— Чабан, Без моря жил, — сказал он тепло, будто оправдывал Кожгали.
— А мы напугались как, — поняв, что
Они подняли Мазо, вытащили из лодки и унесли подальше на берег, куда не достигали волны.
Латыш рвался из рук и бормотал.
— Не тронь меня, сволота, не прикасайся, кому говорю! — он бредил.
— Тихо, Яна, я это, Базар, — пытался успокоить его Джанименов.
— Уберите матроса, уберите, зачем он вернулся?.. Пристрелю гада.
Избасар стал внимательнее прислушиваться к бреду гурьевского ловца. А тот взмахивал раз за разом руками, отгонял и не мог отогнать какого-то черноморского матроса, явившегося за какими-то документами.
— Стой, не подходи, пристрелю!.. Вперед, за…
Избасар ждал. Но Мазо затих.
«О каком матросе кричит? Наверно, воевали вместе? Вон… вперед за советскую власть, наверно, звал его», — Джанименов наклонился над Яном.
Только тут Ахтан увидел на затылке Избасара запекшуюся кровь.
— Ой-бой! Избаке! Голову ты сильно разбил. Перевязывать надо. Где бинт возьмем?
— Разбил, говоришь? Смотри лучше, мне туда не видно.
— Э, не разбил, кожу только глубоко порвал, — заявил Ахтан после того как осмотрел и ощупал Избасару затылок. Он стянул с себя рубаху, располосовал ее на широкие ленты и перевязал ими как можно туже голову Избасару.
— Теперь хорошо будет.
— Уже хорошо.
Избасар вернулся к реюшке, выбил из настила доску, достал из брезентового свертка патроны, два нагана, винтовку, перенес все это на берег. Затем он снова сходил к лодке, притащил завернутую в промасленную тряпку (чтобы не попала вода) жестяную коробку, в которой хранились полученные в кремле бумажные деньги — такие, какие были в ходу у деникинцев, и закопал коробку в песок, после чего сунул один из наганов в карман и объявил Ахтану:
— Я пошел!
— Куда, Избаке?
— Не знаю, туда, — и махнул рукой. — Яну без воды нельзя. Пойду узнавать, кто на берегу, воду принесу.
— Кожгали бы дождаться.
— Он, может, всю ночь меня искать будет. Вернется — скажешь.
И Избасар двинулся по отмели. Ему надо было выяснить поскорее, куда прибило реюшку и нет ли поблизости белых. Все это лучше разузнать, пока не рассвело. И потом Избасара беспокоил Ян. Вдруг умрет. Такой человек и умрет? От одной этой мысли тревожно заныло сердце. Плохо также, что ушел Кожгали. Он горячий. Не напоролся бы на засаду. Занятый этими мыслями Джанименов обогнул отмель и очутился у маленькой бухты. Когда он оглядел ее, то заскрипел от досады зубами. Дальше за баржей можно было совершенно свободно пристать к самому берегу. Он тянулся низкой полосой и гудел, как от пушечной пальбы. Шторм не стихал. А примерно в версте, за изгибом бухты, горел костер.