Опасность в бриллиантах
Шрифт:
— Вообще-то с учетом возникших обстоятельств я продал бы ее в любой день недели.
Разумеется, это ее не усмирило. Она без всякого изящества металась взад и вперед.
— И когда ты собирался сообщить мне об этом?
— Скоро. Сегодня ночью или завтра. В общем, скоро.
Дафна топнула ногой и подлетела к нему с таким бешенством, что Каслфорд в самом деле испугался, что она его ударит. Но она только посмотрела ему в глаза, и ярость сменилась смятением и болью.
Черт, она собиралась заплакать!
— Почему?.. — Это прозвучало как мольба.
— Выслушай
— Серебро?
— Серебро. Золото. Железо. Слухи ходят разные. Он был в этом так убежден, что собрался опротестовывать завещание, лишь бы не позволить мне использовать или продать эту землю. Поэтому я обернул его самомнение против него и заставил его дорого заплатить за желаемое.
Дафна наморщила лоб.
— Насколько дорого?
— К концу переговоров мы сошлись на восьмидесяти тысячах фунтов.
Ее глаза расширились.
— Она в самом деле столько стоит?
— Не больше пяти, и то это чересчур щедро.
Дафна задумалась. Ее негодование почти прошло. Решив, что худшее позади, Каслфорд снял жилет и начал развязывать галстук.
— И ты уверен, что там нет ничего ценного? — спросила она.
— Только земля, подходящая для разведения цветов.
— Как странно, что все остальные считают по-другому.
— Объяснения этому не существует. Я все время твердил им всем правду, но никто меня не слушал.
Дафна подошла вплотную, сама развязала его галстук, потянула за концы, заставив его наклонить голову, и заглянула ему прямо в глаза.
— Каслфорд, ты вел себя плохо? Мамочке придется наказать тебя?
Он вытащил концы галстука из ее рук.
— Если позволить ослу выставить себя идиотом считается плохо, я виноват. Что до второго вопроса — я не люблю игру в мамочку. Никогда не понимал, почему некоторым мужчинам она нравится. Мне кажется, слышать это противно, а играть — и вовсе извращение.
Дафна растерялась.
— А что, такая игра в самом деле существует? Как странно! Кто бы мог подумать?
— Дафна, о чем бы ты ни подумала в самом своем необузданном воображении, такая игра уже существует, возможно, целую тысячу лет. — Он снял рубашку и надвинулся на нее. — К примеру, игра про прелестную леди, прижатую к стене. Сейчас покажу, как в нее играть.
Дафна слушала, как колотится его сердце. Кровь уже медленнее бежала по жилам. Она очень любила лежать вот так, на нем, в его объятиях, и прислушиваться к его жизни и его дыханию. Это казалось ей чуть ли не самым чудесным интимным моментом, таким милым после неистового наслаждения.
— Ты же знаешь, что я сдержу свое слово, — произнес он, поглаживая ее по волосам. — Сразу за границей с Сурреем есть отличная ферма. Собственно, недалеко от того места, где ты живешь сейчас. Все, что ты построила, я перенесу туда. А эти восемьдесят тысяч мы положим для тебя в доверительную собственность, чтобы ты больше никогда ни от кого
— Я знала, что ты сдержишь слово, даже не сомневалась в этом.
— Значит, ты не очень против? Это на десять миль дальше. Ты уже не сможешь в течение дня посетить «Редкие цветы».
— Я не буду посещать. Я буду там жить. — Дафна ждала от него возражений или вздоха, но не дождалась ни того ни другого и тогда сказала про себя: «Я буду там жить, и очень скоро ты этому обрадуешься».
— Как по-твоему, когда Латам поймет, что заплатил такие деньги всего лишь за ферму средних размеров?
— Когда пошлет туда своих людей, чтобы решить, где строить шахту.
— Думаю, даже для него это немалая сумма.
— Он очень о ней пожалеет, если ты об этом. Его состояние не безгранично. Той ветви семейства досталась вся добродетель, а моей ветви — финансовый здравый смысл.
Дафна повернула голову и пристроила подбородок ему на грудь, чтобы видеть его лицо.
— Ты нарочно заманил его. Не знаю, как именно ты это сделал, но знаю, что сделал.
Каслфорд молча смотрел на нее.
— За что ты его так ненавидишь? Вряд ли из-за меня. Эта ненависть гораздо старше и глубже.
— Ненависть? Нет. Я нахожу его раздражающим и занудливым.
Дафна снова легла щекой ему на грудь. Не хочет он говорить об этом и не надо, да только он относится к Латаму вовсе не как к человеку «раздражающему и занудливому».
Его пальцы рассеянно гладили ее по спине, будто он даже не догадывался, что они двигаются. Но это прикосновение успокаивало, и Дафна снова растаяла.
— Однажды он сыграл в одну игру, где я был пешкой, — произнес вдруг Каслфорд. — Он будто проверял, могу ли я стать таким же подлым, как он сам. При этом он позаботился о том, чтобы цена моего отказа оказалась очень высокой.
Каслфорд поведал ей историю своей недолгой жизни во Франции и рассказал о молодой женщине по имени Мари.
— Видишь ли, она надеялась после войны получить назад фамильные земли, — сказал он. — Все знали, что аристократы вернут себе имения, утраченные во время революции. Она говорила, что ее земли находятся в Гаскони, там растет такой особенный виноград, из которого делают превосходное вино. Болваны выстроились в очередь, чтобы купить долю. Я узнал, что она продала десять процентов своих интересов по меньшей мере сорока разным людям, и каждый заплатил ей изрядную сумму, — Он помолчал. — Вероятно, я мог просто закрыть на это глаза. Но не на остальное и не тогда, когда выяснилось, что деньги пошли уцелевшим приверженцам Бонапарта.
— Латам рассчитывал, что из-за нее ты это тоже оставишь без внимания? — спросила Дафна.
— Думаю, он на это надеялся. И тогда я оказался бы связан с ним навеки, так? Ну, если он знал, что она задумала, а я подозревал, что он знал. И я оказался прав.
— Кроме того, он бы утешался мыслью, что ты ничем не лучше его. Полагаю, он очень сильно хотел в это поверить.
— Видимо, да.
Дафна поцеловала его в грудь и зашевелилась, обнимая. Поведанная история словно объединила их, но теперь их близость была пронизана печалью.