Опасные виражи

Лившиц Анатолий

Джакомо и Джулия не были известными людьми в городе, поэтому на их похоронах было всего десять человек. Среди них были те, кто хорошо знал их по работе и знакомые из соседних домов. Джакомо был директором небольшого продовольственного магазина. Джулия работала товароведом в промтоварном магазине и их жизненная деятельность, состоявшая из серой бытовой прозы, не касалась сферы искусства. Они были равнодушны к музыке, живописи и поэзии, но зато были очень религиозны и каждое воскресенье ходили в католический храм. Там они старательно молились и раз в месяц участвовали в святом причастии, устраиваемое в святом причастии

священником, облачённым в тёмную сутану. Они также посещали субботние собрания католиков, которые проводил настоятель храма. Они с удовольствием его слушали, проповеди нравились им. Он хорошо знал их, поэтому счёл своим долгом проводить их в последний путь. Когда их холодные трупы опустили в две рядом стоявшие могилы, он, устремив взгляд в небо, попросил Господа воскресить их в последний день, после чего подошёл к стоявшему немного поодаль Филиусу.

– Как получилось, что они оба умерли в один день? – спросил он, задумчиво посмотрев на него.

– Не знаю, – Филиус медленно покачал головой. – Бог дал и Бог взял. Как и для чего он это сделал, мне неведомо.

Филиус не был знаком с настоятелем храма, однако внутренний голос подсказал ему, что сейчас он беседует с ним. Он не знал, как зовут настоятеля, но услышал от внутреннего голоса, что его Имя – Просперо.

– Теперь вы одна и вам не с кем поговорить, – сказала Просперо с сочувствием. – Одиночество – плодотворная, но трудно переносимая вещь, к нему следует долго привыкать и привыкнуть к нему может далеко не каждый.

– Я всегда и всюду один, поэтому мне не надо привыкать к одиночеству, – сказал Филиус. – Мне легко, потому что у меня нет ответственности ни перед кем. Вот если бы у меня был кто-то, то лёгкость бы исчезла, поскольку пришлось бы искать необходимые фразы для контакта.

– Вы хотите сказать, что вам наедине с собой лучше, чем с кем-то? – спросил с некоторым удивлением Просперо.

– Гораздо лучше, – Филиус довольно улыбнулся. – В одиночестве я могу думать о чём угодно и делать что угодно. А вот если бы со мной был кто-то, он бы мешал моей свободе.

– Но ведь вы не всегда свободны, – заметил Просперо. – Я слышал, что вы служите в соборе святого Иоанна. Там вы впадаете в зависимость, как от рабочих часов, так и от церковных книг. Эта зависимость действует на вас неприятно, не так ли?

– Конечно, как и всякая зависимость, которая меня, мягко говоря, угнетает, – Филиус выделил последнее слово, как будто оно его раздражало. – Свободы в этом мире нет, но стремление к ней есть во мне и что мне делать, если оно даёт мне знать о себе каждый миг моего существования?

– Маркс говорил, что нельзя жить в обществе и быть свободным от него, – возразил Просперо.

– А мне плевать на то, что говорил Маркс! – горячо сказал Филиус. – Монтень говорил совершенно противоположное. Он сказал, что учиться жить – это значит учиться философствовать, учиться философствовать – значит учиться умирать, учиться умирать – значит быть свободным. Высказывание Монтеня мне нравится гораздо больше, чем старика Маркса.

– Несомненно, – сказал Просперо. Вспомнив слова Джакомо о том, что Филиус наделён философским складом ума. – Стремление к абсолютной свободе прекрасно, но недостижимо. Человека, стремящегося к ней, к сожалению, считают, мягко говоря, ненормальным.

– И, жёстко говоря, сумасшедшим

или безумным, – дополнил его предложение Филиус. – Что ж, если общество, существующее в моём поле зрения только в тех случаях, когда глаза мои открыты, считает меня таковым, то пусть считает. Мне нет дела ни до него, ни до его мнения обо мне. Общество – плод моего воображения, как и весь мир, в котором я имею великую неосторожность находиться. Моё стремление к свободе – это часть меня, и я ни за что не променяю её ни на мирские плотские удовольствия, ни на общественные блага в виде карьеры и роста материальных благ.

С удивлением подумав о том, что с таким оригиналом, стремящимся всегда и во всём быть свободным, он столкнулся впервые, Просперо растерялся. Он не знал, что сказать.

– Не иметь никаких привычек, это плохо, но это лучше, чем иметь их, – произнёс Филиус с лёгкой улыбкой. – Плохо быть зависимым от чего-либо, и замечательно быть свободным от всего.

– Я вам уже говорил, что быть свободным от всего невозможно, – напомнил Просперо. – Можно, конечно, сохранять внутреннюю свободу, но, во-первых, это даётся с великим трудом, во-вторых, приводит к ошибкам и небрежности во внешних действиях, и, в-третьих, человек всё равно остаётся внешне зависимым существом, вынужденным каждый день думать об одном и том же, говорить одно и то же, и совершать одни и те же поступки.

– В том-то и горе! – огорчённо воскликнул Филиус. – Человек не может освободиться от темницы собственного тела, в которую он заключён на определённый срок как в одиночную камеру. Никакая мораль никакого общества не могут спасти его от этого заключения, в котором он вынужден томиться до конца своих дней. Но лучше быть одиноким и никого в себя не пускать, чем открывать своё сердце кому попало, и идти у кого-то на поводу.

– Ваши приёмные родители не были для вас кем попало, – промолвил Просперо, решив немного сменить тему. – Они у вас заботились и любили как собственного сына.

– Это не совсем так, – сказал Филиус, когда они вышли за пределы кладбища. – Джакомо не любил меня, – он немного помолчал. – А вот Джулия… она не только любила, но и баловала меня.

– Нелегко потерять того, кто любит тебя, – со вздохом сказал Просперо. – Я бы даже сказал – тяжело…

– А ещё тяжело потерять того, кого любишь ты, – заметил Филиус. – Поскольку я не любил ни Джулию, ни, тем более, Джакомо, то нельзя сказать, что я испытал горе, потеряв их.

– Не испытали горя? – удивился Просперо. – Что же вы испытали?

– Ничего, – на губах Филиуса промелькнула короткая улыбка. – У меня появилось впечатление невозвращения. Как будто они ушли из дома и не вернулись.

– Вы говорите так, как будто вам легче от того, что они не вернуться.

– А почему мне от этого должно быть тяжело? – Филиус пристально взглянул на настоятеля и под его взглядом тот смутился. – Вот если бы я любил их, то было бы скверно. А без любви мне легко и свободно.

– Ну, знаете ли, – Просперо от усилившейся растерянности не знал, что сказать. Неожиданно к нему в голову пришла идея пригласить Филиуса в гости и познакомить его со своей неофициальной женой и дочерью Клаудией, которая была уже молодой девушкой, не имеющей кавалера. Он не знал, откуда эта идея появилась, но она показалась ему оригинальной, и он захотел её осуществить.