Опасный беглец. Пламя гнева
Шрифт:
Значит, повстанцы уже проведали о приближении «Рубашек»?
— Не туда смотрите, полковник! — Франк указывал правее, в сторону Кабульских ворот.
Ворота были открыты настежь. Большой отряд сипаев выходил из крепости с барабанным боем, как на параде.
— И пушки тащат за собой! Глядите!
Сипаи выкатывали из ворот легкие полевые пушки. Горожане суетились вокруг, помогали солдатам.
Облачко пыли поднялось далеко на Курнаульской дороге. Это шли «Рубашки».
— Внимание, Франк!…
Частая ружейная пальба неожиданно
— Повстанцы!
— Как они забрались туда?
— Должно быть, вышли из крепости еще с вечера и залегли.
— И с другой, с другой стороны! Глядите!
Красные куртки туземных солдат, точно из земли возникнув, выросли вдруг вдоль сухого ложа канала и вперебежку понеслись к шоссе.
— Франк, это наш взбунтовавшийся Девятый!
— Да, аллигурцы!… Они, они!…
… Джонни, мой мальчик, не езди в Индию.
Индия слишком от нас далеко!…
донеслось с шоссе. Это шли «Рубашки». Аллигурцы, забегая с канала, отрезали им путь.
Пушечные ядра взметнули землю на шоссе, по ходу «Рубашек», и дальше за поворотом дороги. Песня оборвалась. Защелкали ружейные выстрелы.
Далеко позади «Рубашек» по шоссе подтягивался большой обоз из Пенджаба, с мукой, сахаром, лекарствами, вином, патронами, одеждой.
— По обозу бьют!…
— Знают тактику, подлецы!…
Сипаи уже добежали до шоссе. «Дэ-эн! Дэ-эн!»-разнесся боевой клич индусов. Рукопашная пошла прямо на дороге. Пушки замолчали.
— Ого, как дерутся! — сквозь зубы заметил Франк.
«Мои всегда были отчаянные храбрецы!» — чуть не сказал Гаррис, но спохватился.
— Разбойники! — сердито выговорил он.
— А там?… Святой Патрик, что же там такое?
За холмом, справа от шоссе, — большое облако пыли. Кто это скачет наперерез? С гиканьем, с обнаженными шашками? Наискосок через равнину, всей лавиной обрушиваясь на шоссе, скакали конные совары.
У Гарриса перехватило дыхание.
«Сейчас отрежут дорогу в лагерь!…»
На шоссе началась такая свалка, что трудно уже было что-либо разобрать. Гаррис видел только, как смешались светло-серые мундиры королевских солдат с красными куртками пеших сипаев. А совары с гиканьем шли наискосок, отрезая «Рубашкам» путь к мосту через Нуджуфгурский канал.
Гаррис сбежал с каменных ступенек башни.
— За мною, Франк! — крикнул Гаррис, забывая о том, что лейтенант пеший. Он вскочил в седло и дал шпоры своему коню.
«Рубашек» теснили, сгоняли с мощеного шоссе на изрытую трещинами сухую равнину.
Гаррис скакал к шоссе, напрямик через россыпь камней, через заросли колючей травы.
Главное, чтобы «Рубашки» успели вовремя прорваться к мосту через канал. Тогда они еще смогут укрыться в лагере за Хребтом.
«А, черт, повстанцы отрезают обоз!…»
Всё смешалось на шоссе. «Белые Рубашки», прыгая через
«Белые Рубашки» бегут!… Гордость Верхней Индии, старый королевский корпус… Бегут, бросая оружие, обоз, полковое имущество… Боевое снаряжение, походные койки, лекарства, ром, рис, — всё, что прислали из Пенджаба… Позор!…
Гаррис ощутил теплую струйку крови у себя над ухом. Когда это его задело? Он и не заметил.
Верблюды, роняя тяжелые вьюки, разбегались по равнине, офицеры скакали через брошенное поле, спасаясь к лагерю, к британским палаткам за холмами.
Вот и лагерь. В большой палатке походного госпиталя суета, стоны. Койки все заняты, раненых кладут уже на землю. В двойных индийских креслах-носилках приносят новых.
Вот с одиночных носилок, из-под красных занавесок, бессильно свисает чья-то рука. Кто ранен? Полковник Честер, тяжело.
Доктор Бэтсон бледен от переутомления, капли пота блестят у него на лбу.
Раненые лежат на полу, дожидаются очереди. Санитар-индус прошел с грудой корпии в большой чашке. Доктор кивнул санитару: полковника на стол. Честер без сознания, он ранен в голову. Гаррис смотрит не на полковника, а на лицо Бэтсона. Доктор осмотрел рану, выпрямился, молчит. «Будет жив?» — одними глазами спрашивает Гаррис. Отрицательный кивок: «Безнадежен!»
Какой тяжелый день: шесть офицеров ранены, два из них тяжело, и вот — сам полковник. А сколько солдат!…
Полчаса спустя конные совары уже скакали обратно — броском через лагерь, с бешеной смелостью разметав палатки, рубя направо и налево. Они пронеслись через восточный угол лагеря, оставляя за собой смятение, испуг, перемахнули через сухое ложе старого канала и подскакали к стенам крепости. Ворота настежь раскрылись перед ними, горожане ликующими криками приветствовали их.
До позднего вечера шумел народ в крепости, празднуя победу. «Джонни, мой мальчик, не езди в Индию», — плясали мальчишки на городской стене.
А «Белые Рубашки» по одному, по-двое, избитые, израненные, в пыли, в песке, в колючках, только после захода солнца начали собираться в лагерь. Собираться и просить пристанища в палатках Семьдесят пятого пехотного полка. Их долго еще гнали в сторону от Курнаульского шоссе конные разъезды соваров.
«Белый жемчуг падает в цене», — писал в тот день в потайном письме один богатый купец из Дели своему доверенному приятелю, продавцу воска, в Лагор.
«Белым жемчугом» купец условно называл королевские войска за их светло-серые походные мундиры; «красным маисом» — полки восставших сипаев, за красные форменные куртки.