Опасный возраст
Шрифт:
Швед был доподлинный, клеился ко мне по-страшному, доплачивал оркестру, дабы играли танго, когда работа у них давно закончилась, показал мне все гроты, но прямодушие из него перло прямо-таки неприличное.
— Je veux coucher avec toi!!! [15] — буквально ревел он под моим окном, будто бизон в период брачных игр. Я, сознаюсь, не контактировала с бизонами в такой период, но звучало это наверняка так. К счастью, жил он где-то в другом месте, и мне удавалось от него время от времени улизнуть.
15
Я
А вместо блондина был Калифорниец, черноволосый и голубоглазый, красивый парень, испугавший меня однажды до смерти. Нанял лодку, прытко взялся за весла, гребет изо всех сил, а не двигаемся ни вперед, ни назад. Через пару минут он осмотрел весла и, радостно похохатывая, сообщил, первый раз в жизни держит нечто подобное в руках, у них ведь все моторизовано.
Господи Иисусе, погорела! Меня охватила паника. Море, правда, спокойное, но, черт, ведь я не умею плавать! С перепугу я потребовала поменяться местами — обожаю гимнастику, хочу грести сама! Слово даю, этим искусством я владела куда как лучше, нежели он. Парень вежливый — пожалуйста, могу грести сама, так нам удалось не утопиться.
Макаронник тоже был настоящий и действительно плавал, распевая оперные арии, а морская звезда, полученная от него, — она, к сожалению, поблекла — хранится у меня и сейчас. И Лазурный грот с его колористическими эффектами был на самом деле, но в описания природы вдаваться не стану.
В Таормине я умудрилась свалять дурака не хуже, чем с тем же миндалем у господина фон Розена. Миндаль хоть остался переживанием камерным, никто посторонний о моей дурости не догадался, а здесь я опозорилась публично. Кое-что по мелочам покупала: то одеяльце, то кораллы, то еще что-нибудь — все подарки Хермода, и никак не могла понять, что происходит, почему вокруг меня какая-то странная атмосфера и смотрят на меня недоброжелательно. Обалдели, что ли? Приходит клиент, берет товар, платит, что им не по нраву? Должны радоваться, а не строить недовольные мины! Я все удивлялась, пока не попала на жутко толстую бабу, продававшую вечернюю сумочку. Я посмотрела, спросила, сколько стоит.
— Четыре тысячи триста лир, — ответила баба.
Я пересчитала на датские кроны — недорого, достала деньги.
Баба на меня посмотрела, Святители Господни, как посмотрела!.. С безграничным отвращением и омерзением беспредельным — одним взглядом втоптала меня в грязь, изничтожила!
— Могу отдать и за четыре, — добавила она презрительно.
Я оторопела. Заколебалась было, не впихнуть ли ей эти триста лир насильно — что она себе воображает, не за подаянием же я пришла!..
И тут меня осенило: Езус-Мария, ведь они же торгуются!!! Продать без торговли — свинство, позор, не заработок важен, а удовольствие, а тут я, восточная дикарка, воспитанная на универмагах и потребительских кооперативах, отнимаю у них все удовольствие, плачу без слова, сколько ни запросят, будто последняя свинья!!!..
Я покраснела изнутри и снаружи, заплатила четыре тысячи и сбежала, не выказав даже раскаяния. Ничего другого не оставалось, как помериться силами на другом поприще и снова высоко поднять штандарт национальной чести, и, пожалуй, мне это вполне удалось.
Макаронники стараются охмурить всех и вся без разбору, я об этом уже упоминала. И причину я уразумела. Для них вовсе не имеет значения, кто я: восемнадцатилетняя красавица или старушка в инвалидной коляске, важно лишь одно: я туристка. Путешествия стоят дорого, следовательно, у туристов есть деньги. Закадрить туристку — прямая финансовая выгода.
Они даже особенно не навязывались,
— Tedeska? — спрашивали с доброжелательным любопытством.
Я заводилась с ходу.
— Non tedeska! Polacca! [16] — орала я яростно.
Вот беседа и началась. А уж после, хочешь не хочешь, приходилось выпутываться из истории.
Один макаронный субъект заупрямился. Влюбился, видите ли, совсем обалдел, приставал и приставал, предлагая тысячи развлечений, обещал показать Таормину by night, поездку по морю, дьявол разберет, что еще. Я отказывалась решительно — тип вовсе не моего романа. Среднего роста, пузатый, этакий крепыш, обросший рыжей щетиной, не нравился мне, и все тут. Вопрос вкуса. Он упорствовал и дошел до ужасного самопожертвования: если соглашусь пойти по кабакам, за него платить не придется.
16
— Немка?
— Нет, не немка! Полька! (итал.)
Меня и это не тронуло. На следующий день он совсем разнуздался — финансирует уже все развлечения, в том числе и мои. Такие святотатственные слова с трудом процедил, давился ими, как сырой картошкой, но обязательство принял.
Я по-прежнему не реагировала должным образом и не ценила оказанной чести. Дело происходило на пляже — только здесь имел возможность меня застать, нигде больше с ним не встречалась, я сидела в шезлонге, он рядом на моем полотенце. Когда я снова отказалась, он с презрением заявил;
— Non abbiate temperamento in Polonia [17] .
Ах ты!.. Ну, я тебе покажу! Сидит рыжая скотина на моем полотенце, и еще оскорбления, я тебе, псяк-рев, покажу temperamento in Polonia!..
Я вскочила с шезлонга, какое вскочила — взвилась. Топая ногами, я на всех возможных языках выкрикивала оскорбления, какие только пришли на ум.
— Non voglio una passaggiata in more! — орала я на весь пляж. — Non voglio Taormina by night! Non voglio amore con te!!! [18]
17
В Польше вялый темперамент (итал.).
18
Не хочу кататься на море! Не хочу Таормину ночью! Не хочу твоей любви! (искаж. итал.)
Закончила я литанию на тему, чего я от него не хочу, презрительным выкриком «Пошел вон, сопляк!!!», от коего эхо прокатилось, думается, до Африки. Мертвая тишина воцарилась на пляже во время спектакля, все морды со всех заливчиков повернулись в нашу сторону, обожатель наконец оскорбился. Сообщил, что я non gentila [19] , и удалился. Оскорбился он даже не на скандал, скандал, возможно, ему понравился, но скандал был публичный, и вся Таормина узнала, что он не имел успеха.
19
Невежливая (итал.).