Операция "Берег"
Шрифт:
А командировки какие интересные были, эх.… В Ленинград — туда уже ездил без особых опасений. Старых лихих знакомцев по этому свету уже по большей части не болтало, кому повезло — срок мотал, а кому уж совсем повезло — вовремя спрыгнул-завязал, в честную жизнь подался. Но на Васильевский остров Дмитрий по старой памяти не совался, да и времени не было — как прибыли с вокзала, чемоданчики в заводскую гостиницу кинули, и вперед — в цеха, конструкторское, в мастерские, дел по горло.
Еще в Одессу ездили, в Киев и Самару на новые заводы. В дороге чистый курорт — отдельное купе, командировочные сполна выданы, во время работы их все
Были и сложности, что скрывать. И по работе далеко не всё успешно шло, и в стране непросто новую жизнь строили-налаживали. А когда было просто? Никогда и не было. Жизнь же. Потому и вспоминалось больше хорошее и светлое.
Возвращался Дмитрий Иванов в родную Москву, воспитывал соседей, что умудрялись за неделю-две сток душа наглухо забить, предохранители на счетчике пережечь, стекло на лестнице слегка кокнуть. Ну, пацанва, как ей без шалостей и стекол.
Прочищался сток, менялось стекло. А утром опять на работу, новые хитрые задачи. Довели до ума ТОМП-IV[6] и первые съемочные камеры, готовили к серийному выпуску первые кинопередвижки. Понятно, выпускать будет Ленинград, но и часть труда москвичей в этом проекте определенно есть. Кинопередвижка, чтобы во все деревни, аулы, хуторки и колхозы приезжала — это какой верный шаг вперед[7]! Раньше о таком только мечтать можно было. Стратегический и широкий прорыв темного фронта бескультурья, не меньше.
Да, шла новая жизнь. Ходил Дмитрий Иванов в клуб, иной раз ездил на футбол со сослуживцами, изредка и на киностудию на технические премьеры кинолент попадать удавалось — не совсем же посторонний человек. Можно бы и чаще, но ведь работа. Интересно Москва жила, стремительной и бурной культурной жизнью. Вот открылся новый кинотеатр «Ударник»[8] — прогрессивный и современный, с раздвигающимся летом настежь потолком, с вольно открытым звездному небу залом….
Вот туда Дмитрий Иванов так и не пошел. Слишком близко отстроили кинотеатр от старой Митькиной жизни, прямо на Болоте…
Обходил те старые места Дмитрий. Уж и годков сколько прошло, не узнать в высоком, стриженом наголо парне — нет, уже не парне, а мужике — Митьку, сына столяра. Рост и зубы всё затмевают. Совсем иной человек, совершенно напрасно Кадаши обходящий, да кто его там узнает.
Узнали. Вовсе случайно, и далеко не в Кадашах.
…Покупал Дмитрий прокладки к крану-вентилю — на коммунальной кухне кран сворачивали немилосердно, причем даже не самыми-то сильными женскими домохозяйскими руками, что даже и необъяснимо с технической точки зрения. Взял резины с запасом, а тут тронули за рукав:
— Товарищ, а товарищ…
Обернулся.
Как на месте не обмер, и потом не мог понять.
Показалось, что мать. Помолодевшая, без синяков под глазами, ставшая выше ростом, но так — одно лицо. Прямо до жути.
Райка смотрела с испугом. Не было у нее особой уверенности, видно, что готова обознаться, и даже с облегчением. Да и как узнать? Иной же человек.
— Ух ты, красавица какая! — сказал наконец Дмитрий и широко улыбнулся. — Чем помочь-то? Кошелку поднести?
Кошелка
Напряженно склонила голову к плечу:
— Ты?
Дмитрий улыбнулся еще шире:
— Я-то, я. А ты кто будешь, этакая дева прекрасная?
Действительно красавица: статная, этакая спортивная, одета без финтифлюшек, просто и аккуратно, но хороша. Стриженые волосы плотно косынкой прижаты. А взгляд цепкий… в кого такая?
— Ты или не ты? — повторила чуть слышно.
— Да как не я? Какие сомнения? Знакомиться будем? Я с такой кралей хоть сразу в ЗАГС.
— Не, это не нужно. Замужем. Сыну второй год. Митькой назвали.
Видимо, дрогнул все-таки лицом, пустил того мальчишку сопливого, что фильмы любил пересказывать.
Сверкнула глазами:
— Значит, не узнал?
— Да я бы с радостью, девушка. Но как же узнать, если не могу узнать.
— Поняла, не дура. Ну, значит обозналась. С кошелкой-то поможешь, раз вызвался?
— Это завсегда пожалуйста.
Вышли с рынка. Тянулась малолюдная улица Мытная, катил одинокий извозчик.
— Ладно, вижу, ошиблась, — признала, не глядя, Райка. — Ничего, переживу. Боялась, что уж и в живых нет.
— Это про кого?
— Про брата. Был брат, Митькой звали. Сгинул, слова мне не сказал, скотина этакая.
— Бывает. Может, не мог. Разные бывают обстоятельства.
— Бывают. Все одно — скотина.
— Это да, — неловко признал Дмитрий. — Ты бы уже простила его. Лет-то, наверное, изрядно прошло.
— Простила давно. По привычке ругаю. Знать бы, что жив — уже счастье. Как думаешь, у нас не объявится?
— То вряд ли. Обстоятельства у него. Наверное.
— Бандит?
— Что сразу «бандит»? Наверняка работает, столярничает, к примеру. А что не объявляется… может, дело какое старое, еще военное. Лихо жизнь могла закрутиться, документы мог потерять. Теперь-то как прийти, «здрасте, это я», ведь вопросы могут быть. У органов, к примеру.
— Поняла. Ладно. И так хорошо. Времена те, конечно, гадкие были. Малая была, но помню. Авдея-козлину тогда почти сразу, в 19-м чекисты на улице стрельнули, с барахлом попался, да за нож схватился. Мать в 24-м спьяну угорела, легко, во сне.
Дмитрий молчал.
— Я-то пережила. Может, оно так и легче стало, — зло сказала Райка. — Всё думала, отец с братом объявятся. Куда там. Видно, обстоятельства, да.
— Ну что ж… — беспомощно сказал Дмитрий. — Оно же и так бывает.
— Пережила. Мне-то что. Не жалуюсь. У нас такой мальчишка был — Петька-Черт. С братом знакомство водил.
— И что?
— Муж. Институт уж окончил. Прям золото, а не парень, — Раиса неожиданно широко и счастливо улыбнулась.
Зубы у нее были крепкие, прямо на загляденье. Никакой стали и золота таким зубам не надо.
— Ой! — с некоторым ужасом пробормотал Дмитрий — в голове уж совсем всё вразброд пошло-поехало.
Райка захохотала, на миг схватила за руку, прижалась:
— Всё! Отдал кошелку, пошел прочь, подлюка. Мужу ничего не скажу — пусть спит крепко. А день нынче хороший. Слышь, парень, ты моего брата встретишь — скажи, пусть по праздникам открытки шлет. Хоть два раза в год. Можно не от себя, а от подруги по курсам — вроде как Маней Дмитриевой ее зовут. Адрес дать?