Операция "Берег"
Шрифт:
— Да не поеду я, — с ожесточением фыркнул Митрич. — Чего я в тылу не видел? Не поеду…
Что-то разговор тогда вовсе не туда зашел. Поругались. Вроде и не Олег тот приказ придумал, ему и самому не особо хотелось бригаду покидать, а оказался личным врагом рядового Иванова. Потом еще комбат вызвал, сходу врезал деду пять суток ареста, приказал отобрать винтовку и ремень, и тут же отсрочил арест до окончания боевых действий. Вернули бойцу ремень, сунули документы, немедленно посадили командированных в попутную машину и напутственно
Бойцы РККА двигаются через немецкий населенный пункт. 1945 г. (Не Шеллен, но где-то рядом)
Тянулась прифронтовая дорога со следами недавних боев, сдвинутой-сброшенной в кювет разбитой техникой, воронками, и придорожными домами, опустевшими, с разбитыми окнами. Собственно, дорога была Олегу частично знакома — как раз тот отрезок, что к станции Шеллен выходит. Довелось прокатиться. Случайный странный случай, да. И опять, кстати, Митрич там поучаствовал. Вот мало какое событие без деда обходится, а виноват после того кто угодно. Что за человек?! Впрочем, тогда он не особо виноват был, скорее, наоборот.
Еще на лечении дело вышло. День выдался не особо сырой, после обеда выбрались из фольварка битые ноги размять. Митрич припрыгивал на костыле, Олег неловко прихрамывал, оберегая «подбитые тылы», короткая тропинка вела к дороге, вполне себе утоптанная, без мин и иных гадостей.
Постояли, разглядывая проезжающие машины и повозки.
— Вообще нам обязаны кинопередвижку пригонять, — проворчал Митрич. — С культурной программой ранбольные выздоравливают гораздо быстрее, это проверено наукой. А то имеем полторы книги, да газеты недельной давности — что за дела? Мы что, штрафники какие?
— Так взвод же, даже не санбат. Где на все медицинские взвода кинопередвижек напасешься? У нас тут даже отдельный политработник не предусмотрен.
— Сравнил: кино и политрука. На политрука сам смотри, я их уже вдоволь нагляделся, — хмыкнул дед. — Очковтирательством занимаешься, оправдываешь очевидные просчеты организации лечения. Это у тебя от молодости. Критика — она непременно должна быть.
— Я не спорю. Но нам все равно скоро в батальон, что тут жаловаться. Вон — люди дело делают.
Мимо прокатил «студебеккер» с бойцами, иэ кузова проорали что-то веселое.
— Одни туда, другие обратно, — философски заметил Митрич. — Вон пехота мелкокалиберная в тыл бредет, едва ноги тащит.
По обочине действительно брел кто-то мелкий, неуклюжий, едва ноги переставляющий.
— Пацан, что ли? — удивился Олег.
Митрич молчал, почему-то малость напряженно.
Человечек приблизился. Вот странный… в замасленном армейском бушлате с накинутым капюшоном, из-под брезентовых пол выглядывает нелепый серый халат, голова под капюшоном чем-то
— Гражданский? Из угнанных, что ли? — предположил Олег.
Наши советские граждане и гражданки, угнанные немцами в неволю на хозработы и нынче освобожденные, двигались на восток постоянно. Иногда организованно, целыми командами и с транспортом, иногда группками и поодиночке — очень разные люди, молодые и в возрасте, изнеможенные и не очень, это уж кому где повезло на немца работать, да как прижало в момент, когда фронт подошел. Ничего, в себя придут, страшное уже позади. Хотя этот малый может и не дойти — вон как ноги подгибаются.
— Э, Митрич, а это ведь и не пацан? — без особой уверенности предположил Олег.
— Вот же твою бронетанковую, да какая тебе разница, вот в таком-то раскладе? — сердито сказал дед и огляделся. — Дорога же…
Человечек приблизился. Худой, обессиленный, на вид так и вообще лет тринадцать. Смотрит исключительно под ноги, свалиться боится. Бушлат человечку вроде пальто негнущегося и безразмерного. А насчет э-э… личной принадлежности даже вблизи никакой определенности.
— Так, а ну стой, передохни, — приказал Митрич, прихватывая странника за плечо.
Человечек остановился, удержал себя на ногах, но голову так и не поднял.
Это состояние Олег знал — доводилось испытывать при длинных марш-бросках в училище, и позже на фронте, когда двое-трое суток подряд сплошное маневрирование, да временами с боем. На ногах еще держишься, что-то делаешь, а башка нихрена не соображает, словно ее сняли и временно на боеукладку сунули.
— Вон бочка, посадим-ка, — указал дед.
Через кювет пришлось переносить, да это ничего: весу в ходоке было не больше, чем в трехдюймовом снаряде, попросту взяли под брезентовые локти да переставили через канаву. Человечек молчал, вроде как и неживой. Митрич сбросил с себя шинель, постелил на мятую металлическую бочку:
— Посидите, передохните, я быстро.
Олег подивился суетливости деда — понятно, что не каменный сердцем, но и особой чувствительностью Митрич точно не страдал. А сейчас вон как заковылял, живо с костылем на тропку выскочил, к медсанвзводному фольварку ужучил.
Человечек сидел, молчал, его и сидячего покачивало, только башмаки-якоря — здоровенные и грязные — на месте держали.
— Издалека? — неловко спросил Олег. — Тебя, парень, как зовут?
Человечек поднял голову — глаза, покрасневшие веками, измученные, безусловно были девчачьими.
— Ой, извини, — испугался лейтенант. — Не видно под твоим капюшоном ничегошеньки.
— И хрен с ним, — прошептала бедолага. — Домой иду. Батрачила. У герра Штульге.
Девчонку опять качнуло. Олег догадался, что ее нужно поддержать, но как-то тактично. Присел рядом, подпер плечом. От странницы пахло псиной и сырой зимней дорогой. Ну, это дело понятное.
— И что тот герр Штульге? Деру дал от наших?
— Нет. Сгорели они. Пожар вдруг случился, — со странным торжеством прошептала девчонка.