Операция "Берег"
Шрифт:
— Вот как, не ушли, значит.
Странница покосилась, с трудом повернув шею. Ничего не сказала. Глаза у нее, оказывается, были не только красновекие, но и блестяще-серые, влажные. Экий взгляд.
— Ничего, кончилось и кончилось, — жуть как коряво утешил Олег. — Тебе в Шеллен нужно. Там станция, пункт питания. Отогреешься, подкормишься, и на эшелон.
— Туда иду. В Шеллен.
Говорить девчонке было трудно. Дрожь била, неровная, болезненная. Может и не дойти малявка.
Что тут поделаешь,
— Откуда сама?
— Орша. Попалась, дура. Угнали. В сорок третьем.
— Ладно, чего же дура-то? Бывает.
— Дура. Валенки пожалела. Надо было скидать, да босиком тикать, точно убежала бы.
— Тут не угадаешь. Вон я воевал-воевал, подбили танк, лежу за пулеметом как приличный боец, отстреливаюсь. Тут прилетает и прямо в задницу. Вот кто мог подумать? Теперь лечусь, а стыдно сказать, куда стукнуло, — ни к селу ни к городу пожаловался лейтенант.
Странница чуть слышно фыркнула:
— Чего удивительного. Жопа всегда первой страдает.
— Так-то верно, но сама понимаешь, стыдновато…
— Угу. Меня Оля зовут. Ольга.
— То хорошо. И имя хорошее имя. А меня — Олег. Бронетанковые войска.
— А далеко еще до Шеллена?
— Как сказать… средне. У тебя документы-то есть?
— Аусвайс и справка от наших, написали. Ладно. Спасибо. Идти мне надо, — бессильная Оля попыталась встать.
Лейтенант Терсков придержал:
— Давай без суеты. Сейчас дед вернется.
— Какой дед? Зачем?
— Ну, боец со мной был. Он опытный, подскажет чего. Посиди пока, отдохни, тут хоть сухо.
Сидели, молчали. Девочку Олю неудержимо тянуло в сон, тяжелела, привалившись к теплому лейтенантском боку, тут же вздрагивала, просыпалась. Вот жизнь у человечка, это вам не в санвзводе сытно отлеживаться.
На тропинке показался Митрич, с «сидором» за плечами и ватником под мышкой.
— Дремаете? Это правильно. Давай-ка…
Действовал дед решительно. То, что странник странницей оказался, его ни капли не смущало. Снял с девчонки просторный бушлат, натянул поверх серого платья телогрейку:
— Не новая, но без насекомого населения, прожарили на совесть. А «макинтош» давай поверх, лишним не будет. В вещмешке хлеб, сахара чуток. Консервы легкой на кухне нет, сейчас не снабжают, сосиски копченые нашлись, а может, сардельки — кто их, германские, разберет. Чай грузинский подвернулся, пачка. Сама не заваришь, сменяешь на что. Только разом всё не жри.
— Что ж я… я знаю. Спасибо, — из глаз девчонки покатились слезы, держала «сидор», и тот казался размером чуть ли не с нее саму, худющую даже во всех одежках.
— Сопли придержи, попозже распустишь, — распорядился Митрич. — Сейчас машину поймаем, довезет тебя до того Шеллена.
— Не возьмут. Я гражданская. Приказ у них, — пробормотала, утирая щеки
— Приказ — это обязательно. Как же без приказа. Без приказа только в экстренных случаях, — забубнил дед. — Вот и лейтенант это знает. Иди сюда, товарищ Терсков.
— Нужно посадить. Непременно нужно, — прошептал дед, отодвинув лейтенанта от странницы. — А то вообще не дойдет, помрет в канаве. Слабая она.
— Понятное дело. Только не возьмут ее.
— Возьмут. У меня пропуск есть, — Митрич похлопал себя по оттопыривающейся пазухе. — Если что, поможешь. Ты же офицер, Терсков, так? Причем боевой, так?
Выбирал, какую из машин останавливать, лично дед, по известному только ему принципу. Но остановился первый же грузовик, которому просигналили — показанный с обочины «пропуск» подействовал.
— Сержант, подсоби. Землячку встретили, из неволи идет. Ей бы только до Шеллена. С нас вот — ром стопроцентный.
Водитель глянул на бутылку и жалобно сказал:
— Что я, не понимаю? Землячка святое дело. Как не помочь? Но подсаживать гражданских строго запрещено. Дело подсудное, вы же сами понимаете. Мне и самому в Шеллен, а там проверка уж точно будет.
— Лейтенант проводит. Он выздоравливающий, с наградами и документами, ежели что — отмажется.
— Ну, разве что… — водила вздохнул. — Пусть лезут в кузов, только не особо высовываются. Я на станции загружусь, могу обратно товарища лейтенанта доставить.
— Золотой ты человек, выручил! — Митрич повернулся: — Как, товарищ лейтенант, рискнете лечебную дисциплину нарушить?
— Вот ты черт старый, — шепотом зарычал Олег. — Понятно, поеду. Только ты бы сначала мне сказал, а не готовым фактом в нос тыкал.
— Так не было в тебе сомнений, — распоясанный Митрич ловко перебрался через кювет. — Подъем, пилигримша!
Прямо кино ему какое-то историческое, а не заведомое нарушение дисциплины.
Ехали, вот прямо как сейчас. Только очень странно тогда себя чувствовал лейтенант Терсков — в первый раз спала у него на руках девушка, пусть и маленькая совсем, одни косточки да бушлат с телогрейкой, но странно-то как.
Вроде за минуты тогда докатили. Пришлось будить:
— Приехали. Сиди пока, я сейчас разведаю.
Пассажирка свернулась клубочком, взгляд вовсе больной. Понятно, все тело ломит и ноги не держат.
Разведывать особо не пришлось — на станции всё оказалось налажено, пусть и без излишеств. Куда идти сказали, санпропускник имеется, а дальше отправят, как только случится гражданский эшелон.
Олег вернулся снимать пассажирку. Оказалось, сама с машины сползла, на штабеле шпал притулилась, мешок рядом наготове. Самостоятельная, куда там. Просопела: