Операция "Контрольный в сердце"
Шрифт:
– И все же я не понимаю, почему он не поехал с нами, – бормочу. – Холи! Сколько можно? – выдыхает Бен. – Ты каждый день задаешь мне этот вопрос. Самой-то не надоело? – Представь себе, – злюсь. – Я не хочу это обсуждать. Ешь, – командует. – Я не завтракаю перед работой. Ты же знаешь! – хмурюсь. – Только кофе. – Тогда пей и проваливай в свой морг, и умоляю, давай перестанем размышлять, почему твой брат не вернулся в армию! – смотрит на свой взвод, командиром которого является. – Серсон! Сел! Команды завершить не было, – орет. Я вздрагиваю. – Тише, – прошу. – Сэр, мне в туалет, сэр! – встает солдат по стойке смирно. – Пойдешь, когда я разрешу. Про самодисциплину слышал? – Сержант МакКензи, разрешите. Мне очень надо. Готов понести любое наказание, – обещает солдат. – Отпусти его, а то устроит океан в пустыне, – улыбаюсь. – Иди, Серсон, и благодари офицера О’Доннелл, – кивает Бен. – Офицер О’Доннелл – вы супер! – улыбается парнишка и вылетает из столовой. – Я ревную, – любимые глаза сияют сейчас. – Ты же знаешь, мое сердце навечно к тебе привязано, сержант, – смотрю на него. – Я пойду, начальница наверняка уже сбежала из постели Харригана, и принесла новую работу, – рассуждаю. – Я люблю тебя, больше всех на свете. Пожалуйста, давай вернемся в Анджелес, – мое ежедневное прощание. – Вернемся, детка. Два месяца осталось. Вали на свою работу. Я люблю тебя, – отпускает меня. Я шагаю из столовой в госпиталь, через него в морг. Моя ежедневная работа… Балансирующая на грани жалости и вселенского раскаяния и отвращения. И так каждый день… День за днем…
Я соскучилась по нашему полицейскому патрульному Форду, соскучилась по придуркам-мексиканцам, по индийской закусочной у Гриффит, соскучилась по торговому центру и департаменту. Я с ума схожу от тоски по родителям и Антуану. Хочу потискать Симбу и прижаться к огненному Оскару. Хочу развалиться на нашей большой кровати в Нортридже, а не ютиться на крошечной в комнате Бена. Я скучаю по друзьям и родителям Бена, черт, я даже скучаю по группе анонимных алкоголиков… И эта тоска разъедает меня, вызывает сильнейшее желание
– Холси! – это начальница. Я выныриваю из своих мыслей. – Да, прости, – поднимаю голову. – Кровь застыла, не могу получить образец. – Я пойду на обед, может, немного опоздаю, – улыбается. – Когда в деле любовь… – улыбаюсь. – Это не любовь, О’Доннелл! – она смущена. – Мы просто спим вместе. – Греете друг друга холодными ночами, – киваю. Начальница уходит. Есть я совершенно не хочу, а Бен сегодня на выезде вместе со своей группой, так что смысла куда-то уходить нет, продолжу работу. Итак, на чем я остановилась? Рыдать… Тоска… Рыдать… Не хочу я! Хочу радоваться жизни в Лос-Анджелесе. – Привет, – мужской голос. Наверняка очередной солдатик зашел пофлиртовать. – Ну, привет, – улыбаюсь. – У тебя нет дел? Приказа? – Мне не отдавали приказы уже лет десять, Холи, – теперь я узнаю голос. Медленно оборачиваюсь. На кушетке у входа сидит мой брат. Хлопаю ресницами. – Привет, – наклоняет голову. – Привет, – поджимаю губы, возвращаюсь к своему делу. – Как дела? – интересуюсь. – Дерьмово вообще-то, – хмыкает. – Благодаря одной девчонке узнал, что вся моя жизнь – обман. – Ну так не верь ей, – беру образец кожи с останков. – Пытался. Мучился. Не получилось. Она теперь повсюду. Во сне мне снится, братом называет. В воспоминаниях о дне, когда она пришла и сказала, что моя мать лгунья. – Может, она пыталась помочь тебе? – произношу на русском. – Наверняка пыталась, – отвечает по-английски. Я широко улыбаюсь. – Ты понял, что произошло сейчас? – пытаюсь сдержать слезы. – Я понятия не имею на каком языке ты спросила меня, но я понял, – хмыкает. И я не могу сдержаться. Лечу через кабинет, крепко обнимаю его. – Джерри, ты совсем не помнишь кто ты? – шепчу. – Обрывки. Какие-то куски. Что это был за язык? – Русский. Ты все время говорил на русском, – отстраняюсь. Произношу слова, Джер повторяет за мной. – Я говорю по-русски! Черт! Говорю на трех языках! – радуется. – У тебя есть сын, родной! – улыбаюсь. – Он точь в точь как ты! Блондин. Под левым глазом родинка. Он занимается в юных полицейских, прямо как и ты. Он знает тебя по фото и ты его кумир. Он обожает тебя, – достаю телефон. Показываю ему фото. – Я помню его. Он знаком мне, – тычет на фото папы. – Я помню машины. Он показывает мне машины. Я видел такие по телевизору. Он… Он… Джерри, это европейская тачка. Отличается от американских, – закрывает глаза. – Да! Да! Это папа. Это его слова! – радуюсь. – А она готовила ужин, – указывает на маму. – Я не помню завтраки или обеды. Помню, что она требовала, чтобы я пришел на ужин, – трет лоб ладонью. Я киваю, утирая слезы. Джерри совершенно не помнит Эжени, хоть они и были вместе множество лет. – И парнишку я не помню, – смотрит на фото Антуана. – Это твой сын, – всхлипываю. – Его зовут Антуан. Жен была беременна, когда ты уезжал, только она этого не знала. Никто не знал. – Ух ты! Есть сын! – качает головой. – Холи, а сколько мне лет? – О, Боже, – раскрываю глаза. Он не знает. – Тебе тридцать четыре. Через месяц исполнится тридцать пять. – Камилла говорила что мне тридцать… – выдыхает. – Офицер… – входит солдат. – Сержант, прошу за мной, – кивает. – Я сейчас, – улыбаюсь брату. – Простите, офицер О’Доннелл, я звал сержанта О’Доннелл, – он звал Джерарда? Что? – Нашли мои документы, еще на той неделе. Меня кладут в госпиталь. Они помогут мне вспомнить кто я, – кивает. – Моя младшая сестра. Сестра. – Джерри! – плачу. – Мне пора, хочу вспомнить кто же я на самом деле.
====== Часть 87. Плен ======
У Иззи сегодня выходной. Я одна кручусь в морге. Тел нет уже целую неделю – это не может не радовать. Собираю картотеку, расставляю образцы согласно инструкции.
– Окей. Я понял. Тогда почему я вернулся из Окленда? – Джерри сидит напротив меня. – Тебя перевели обратно в Лос-Анджелес. – Почему? – Набирали персонал во вновь открывшийся департамент Вентуры, – рассказываю ему. – И мы с Эжени снова сошлись? – Ты ходил за ней целый месяц с цветами и мягкими игрушками. Но она была слишком обижена. Но в итоге не выдержала твоей настойчивости и сломалась. Полгода все было прекрасно. Все чаще звучали разговоры о свадьбе… – замолкаю. – А потом? – поднимает глаза. – А потом ты психанул. – Психанул? – брови взлетают вверх. – Расскажу тебе кое-что. Мне было шесть. Я возвращалась от Клер. Если ты помнишь, там нужно перейти этот лес, высаженный Фергюссонами позади своего дома. – Припоминаю. Они там дубы разводили. Кажется, продавали желуди, – вспоминает. – Да, – киваю. Рада, что он вспоминает такие мелочи. – Дорожка проходила у самого спуска с холмов. Меня окликнул голос. Я конечно же обернулась. Огромные руки схватившие меня, не позволяли кричать. Я увидела, как ты шел мне навстречу. Пыталась что-то кричать тебе, но ни звука не произносила. Этот урод дважды ударил меня по лицу, и один раз сюда, – указываю на солнечное сплетение. Ты заметил возню, кинулся мне на помощь, но и тебе досталось – он приложил тебя головой о капот тачки. А потом, ну, словно с небес нам послали помощь. Полицейский скрутил придурка. Помнишь? – Обрывочно. Помню, что машина была красная, помню оглушающий крик полицейского, тебя в слезах, – жмет плечами. – Именно после этого случая мы и решили стать полицейскими, помнишь? Поклялись друг другу, – улыбаюсь. Он отрицательно качает головой. – И вот, по прошествии стольких лет этот… Адам, – морщусь, – снова объявился. И снова по подозрению в педофилии. И попал прямо к вам в участок. Помнишь, что ты с ним сделал? – Надрал задницу? – улыбается. – Ага. А еще сломал руку в трех местах и пару ребер. – Отбей! – протягивает мне свой кулак. Я стукаю по нему своим. – Когда шериф сказал, что иска тебе не избежать, то предложил завербоваться в армию. Ты за пару недель собрался и укатил в Ирак. А я была так обижена на тебя. Мы ведь собирались вместе, и я была уверена, что ты этого не сделаешь. В ту ночь, когда ты должен был уезжать, я улетела в Испанию. Даже не попрощалась с тобой. Знал бы ты, как я жалела об этом, когда нам сказали, что тебя больше нет, – вздрагиваю. – Ты жесткая, – улыбается Джер. – Ты мой учитель, – парирую. – Так я уехал и не знал, что Жен беременна? – Даже она сама не знала, – качаю головой. – Узнала только на пятом месяце. – Да. Она ведь была такая худенькая. Я мог поднимать ее одной рукой. Боже! Поскорее бы их всех увидеть… Антуана, маму, отца, Жен. Интересно какой она стала? – Не изменилась, – улыбаюсь. – Такая же худая, и я думаю, она все еще любит тебя, – улыбаюсь. – Какой Бен упрямый! Скорее бы закончился этот месяц и мы все вернемся домой. – Ты же знаешь его, – отмахиваюсь. – Ты был точно таким же. – И посмотри к чему это привело? Я контужен, все тело в шрамах, левая нога после многочисленных переломов стала короче правой на пять сантиметров! Вместо куска черепа железяка, и вдобавок я полжизни не помню, – хмыкает. – Пойдем? Рабочий день окончен. – Да… Пора, – снимаю больничную форму, бросаю ее в урну, переодеваюсь в военную. В лагерь вернулись все солдаты со своими сержантами. Бен курит у входа в столовую вместе с подполковником Харриганом. Стоп! Что он делает? Серьезно? Курит? Никогда не видела в его руках сигарет. Может, что-то случилось? Провожаю Джерри до госпиталя, возвращаюсь к столовой. – Подполковник, – отдаю ему часть. – Вольно, О’Доннелл, – разрешает. – Как на работе? – Жаловаться не на что. Останков нет уже вторую неделю. Там даже пахнет по-другому теперь, – улыбаюсь. – Бен сказал, что вы тут последние две недели. – Да. Контракт заканчивается, – выдыхает дым любимый. – Что это ты делаешь? – шепчу Бену. – Мне тоже пора сделать перерыв. – Откуда вы? – интересуюсь. – Гавайи мой штат, – кивает. – Доброй ночи, – уходит. – Бен! – указываю на сигарету. – Просто придуриваюсь, – выбрасывает ее. – Давай я сделаю также! Куплю алкоголя и буду придуриваться. – Ты его не купишь здесь. Во всей стране! – улыбается. Закатываю глаза. Я не пила все время пока я нахожусь в обоих лагерях. И, почти не вспоминала об алкоголе. Почти…
После ужина приходим к Джерри. Он что-то читает. Говорит, какой-то отчет об операции. Листаю страницы трехтомника. Представляю как муторно было писать это все, вклеивать справки, показания, протоколы ареста, применения оружия, убийства.
– Жуть, – откладываю папку на стол. – Дай посмотреть, – забирает ее Бен. – Это отчет о той операции, когда каменоломню, в которой мы были рабами, нашли военные. Оказывается, нас держали не только в подвалах, но и ангарах. Когда ребята услышали первые выстрелы, некоторые кинулись к воде, в заброшенные шахты… Я был одним из тех, кого так и не нашли. – О, Господи! – кто-то выдыхает рядом со мной. Не сразу понимаю, что это голос Бена. Оборачиваюсь, сверлю его взглядом. Что за? – Это же я! – на его лице улыбка. Нервная. Глаз дергается. – Что? – Джерри садится рядом с Беном. – Да. Это я. Вот, со свежими ранами на груди, – тянет ворот майки и показывает шрамы. – Смотри. Один от вырезанной татуировки, а на плече они просто развлекались. – А вот это я. На окне. Поставили на всю ночь на подоконник за то что отказался надеть юбку и плясать перед ними, тушили об меня окурки, – рассказывает Джерри. – Да! Я помню! Ты громко пел. Что-то веселое… – вспоминает Бен. Я сижу раскрыв рот. – Что-то про пьянство и жену… – Пошла к черту, я пьян! – бормочу. Пытаюсь напеть ее, чтобы брат вспомнил, но он отрицательно качает головой. – Возможно, – улыбается. – Я был на такое способен? – Ты веселый, – улыбаюсь. – У тебя был друг там. Эмм… Балдо… Рембо… – кусает губу Бен. – Балто! – улыбается брат. – Как пса из мультика? – раскрываю глаза. – Да. Не помню, почему так его называли. Он погиб на каменоломне. На него свалился самодельный подъемный механизм. – Слишком много информации за сегодня. Нам всем много, – встаю. Приказываю себе не плакать. – Мы пойдем, – сжимаю плечо Бена. – Отдыхай родной, – целую Джерарда в лоб. – Две недели, мои любимые! Всего две недели и мы уедем отсюда. И больше никогда не вернемся, – улыбаюсь. – Я в шоке, – шепчет Бен, как только Джерри захлопывает дверь своей палаты. – Малыш, – крепко сжимаю его ладонь. –
Секунда боли и темнота…
====== Часть 88. Игольница ======
Голубые глаза так оттеняют темную кожу. Он сжимает дрожащей ладонью рукоять пистолета. Он черный, но почему-то отражает свет фонаря. Мужчина нервничает, его лоб покрыт испариной. От него пахнет алкоголем, в кармане куртки одинокая сигарета с марихуаной. Он никогда не держал в руках ключи от Астона Мартина, не водил таких дорогих машин. Никогда не крал что-то настолько крупное как машина, все по мелочевке: яблоки в детстве, пару банок пива в магазине и деньги у отца. Сейчас же он угнал тачку, чтобы купить очередную дозу. Но его засекли двое копов. Здоровый парень и девушка. Бормочут что-то. Что-то о машине, о нем. Кажется, девка заметила его. Он убирает палец с предохранителя, выстрелит в девчонку, чтобы успеть сбежать. Несколько раз нажимает на курок, но вместо девки попадает в парня. Копы падают. Девчонка кричит что-то неразборчивое, а парень не двигается. Он закрыл ее собой, пусть платит за свою храбрость…
Слышу его тихий всхлип. Не без труда открываю глаза. Как же больно. Как все болит!
– Бенджамин, – хриплю. Он вскидывает голову, быстро вытирает слезы со щек. – О, Господи! Все так плохо? – пугаюсь. Замечаю трубки торчащие из меня. Тело тяжелое, я словно в бетоне. – Любимая! Холи, – целует руки. – Ничего не говори. Береги силы. Сегодня вечером будет самолет. Он доставит тебя в госпиталь. Во Флориде, – сообщает. – Я подставилась вместо тебя, – улыбаюсь. – Надеюсь, больше ничего не должна. – Ничего, – целует мою ладонь. – Я так рада, что ты рядом сейчас. – И я! Моя мечта исполнилась. Ты со мной. И в моих мечтах ты всегда рядом. Всегда на моих глазах. И ты никогда не плачешь, потому что причин просто нет. И ты не бежишь за мной, не умоляешь меня остаться, не уходить, не бросать тебя, потому что я и так рядом. Кому-то это может показаться скучным. Ну, как не плакать, да? Но, знаешь, я рассмеюсь им в лицо. Они ведь не знают, что мы с тобой пережили. И это желанное спокойствие. Оно было необходимо нам, и мы заполучили его. Но теперь… Какой в этом толк? Ты лежишь здесь, на больничной койке. Похожая на игольницу сделанную из бледной человеческой кожи. В глазах еле полыхает что-то, что дает думать, что ты жива. Я не хочу, чтобы ты говорила сейчас, Холи! Мало того, что ты потратишь на это силы, так ещё и обязательно нагрубишь мне, маленькая стерва! И я не хочу, чтобы ты плакала. Не плачь, пожалуйста! Клянусь, видя твои слёзы, я становлюсь самым несчастным мужчиной в мире! Ты же знаешь, что я умру без тебя, да? Знаю, я никогда не говорил тебе этого. Прости, ты просто знай! Холи! О, Господи, твоя рука такая холодная! Это так на тебя не похоже! Вообще ты не похожа на саму себя. Детка… – Я растаю сейчас, – шепчу. – Сарказм? – поднимает свои красивые глаза. – Ага, – киваю. – Дурочка моя, – придвигается ближе. – Так сильно болит справа, – закрываю глаза. – Не шевелись и болеть не будет, – вытирает он нос. – Бенни, скажи мне правду, – чувствую горячие слезы на щеках. – У тебя раздроблены два ребра. Все. Это вся правда, – опускает голову. – Врешь мне, да? – не могу пошевелить рукой. – Знаю, что врешь, – улыбаюсь. – Холи, привет! – в дверях вырастает Джерри. – Эй, привет, здоровяк! – улыбаюсь. – Как ты? – Лучше чем ты, – улыбается. – Голова болит. Врачи издеваются надо мной. – Действительно так дерьмово выгляжу? – кряхчу. – Помнишь, как в детстве? Ты упала в бассейн после Санта-Аны, а вылезла вся в грязи и листьях. – Не помню, – качаю головой. – Все нормально, сестренка, – целует мою руку. Я еле чувствую тепло его губ. – Я хочу пить, Джерри. Принеси воды, – улыбаюсь. Он быстро кивает, уходит. – Любимый, – зову Бена. – Пообещай мне кое-что, – сглатываю комок. – Нет! Не проси меня об этом, Холи, нет! – мотает головой. – Пообещай, что не будешь тосковать по мне. Пообещай, что избавишься от всех моих вещей и наших с тобой фотографий. Не хочу, чтобы ты грустил, – выдыхаю. – Пообещай, что обязательно полюбишь другую. Пообещай, что сделаешь ее такой же счастливой, какой делал меня, – кашляю. – Нет! Пожалуйста, не бросай меня. Не надо, – встает со стула, упирается лбом в мой лоб. – Пообещай, что вспоминать часто не будешь, – пытаюсь успокоиться. – Прости. Не могу, – его горячее дыхание обдает все мое лицо. – Отмени самолет, – прошу. – Пусть это случится спокойно, а не в суете полета. – Холи! Хватит! – рявкает. – Нет! Мы полетим во Флориду, а оттуда в Калифорнию, в Лос-Анджелес! Ты полетишь! И ты выздоровеешь! И все будет хорошо. Так как мы мечтали. – Продолжай, любимый. Я буду слушать тебя, – не знаю, сжала ли его пальцы своими… – Будет свадьба. Я буду в форме. Как придурок в полицейской форме. А ты в белом платье. И твои подруги будут плакать от счастья за тебя. А мои друзья говорить, какой я дурак, раз решил жениться. А нам будет наплевать, любимая! Потому что мы пережили все плохое, что подкидывала нам судьба. Мы вместе, здоровы и счастливы. Я люблю тебя! – целует меня в лоб. – И я тебя, – закрываю глаза. – Прости.
====== Часть 89 ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ. Операция завершена ======
– Маттео! – ору, поднимая голову. Мне в ответ тишина. – Маттео! – повторяю. Ответ тот же. – Тео! – визжу. – Что? – кучерявая голова выглядывает из комнаты. – Ты почистил свои кроссовки? – смотрю на афро прическу Тео. – Они позади тебя! – закатывает глаза. Я оборачиваюсь, белоснежные Найк стоят у порога. – Отлично! Спускайся. Антуан отвезет тебя на тренировку, – киваю. – Мам! Мне не нужен нянька! – Маттео пытается проявлять характер. – Ему по пути, Тео! – рявкаю. Сын закатывает глаза. – Майку надень! – Тео лениво спускается с лестницы. – И волосы собери! – Пап! Ты заберешь меня? – орет. Бен выходит из кухни, на его руках висит Алекс. – Малыш! – забираю младшего сына себе. – Как ты милый? – целую его в лоб. – Вот, – он вытаскивает изо рта градусник. Температура не спадает. – У меня болит голова. – Мой родной. Мамочка приедет в обед и тебя вылечит, – улыбаюсь ему. – Ты побудешь с папой? – Да, мамочка, – слезает с моих рук, хватает свой паровозик и уходит в гостиную. – Бенни, заставь его все съесть, – раздаю указания. – И сироп пусть выпьет, -муж кивает мне. – Майло спустился? – осматривается он. Понятия не имею. Здесь столько детей и огромных кукол и роботов, что я легко могу перепутать среднего сына с одной из этих штуковин. – Майло? – зову. – Майло! – Мам, я здесь, – тяжело выдыхает мальчик. Оборачиваюсь. Он жует хлопья, переворачивая страницу книги. – Детка, нам пора, – приглаживаю его непослушные волны. – Я обещал Сирене, что мы заберем ее. – А дядя Санчес не может отвезти? – Он на дежурстве, мам! А Дейзи с Эмилио. Он тоже заразился, – смотрит на меня как на дуру. Мой маленький гений. Он уже умнее меня. – Точно, – киваю. Тео протягивает мне тугую резинку. Я быстро стягиваю его кудряшки на затылке, чмокаю в губы, он уезжает на тренировку по дзюдо. Майло надевает рюкзак на плечи, разговаривает с Беном. Натягиваю конверсы, запахиваю ветровку. – Ты подождешь меня, родной? – присаживаюсь перед младшим сыном. Он уже вторую неделю болеет. Бен и Санчес простудились на работе, сидя в засаде в Комптоне, муж заразил Алекса, а Сани их младшего с Дейзи сына Эмилио. Мне жалко оставлять моего больного малыша. – Да, мамочка, – обнимает меня, укладывая голову на мое плечо. – Я привезу тебе нового робота, – обещаю. Целую сына в лоб, сейчас расплачусь. – Детка, поезжай, мы с Алексом устроим мужскую вечеринку, – Бен подмигивает Алексу. – Да. Иначе опоздаем, – киваю. Забираю из рук Бена люльку с нашей спящей малышкой, целую мужа в губы. Сегодня Люси должна посетить врача. – Пойдем, малыш, – толкаю Майло к двери. Его нужно отвезти в школу. – Мам? – он как всегда заходит издалека. – Да, родной? – ставлю люльку с Люси на пассажирское сиденье. – Ты любишь животных? – Конечно, – киваю, пристегивая среднего сына. – Тебе опять снился Оскар? – пугаюсь. Как вспомню, что пес умирал на глазах детей... – Нет. Он мне больше не снится, – качает головой. – Я хочу быть вегетарианцем, – сообщает. – Хорошо, родной, – соглашаюсь. – Но в твоем обеде сэндвич с индейкой, – жму плечами. – Я поделюсь с Сиреной, – находит решение. Мой маленький гений.
На парковке его забирает учительница, и мы с Люси уезжаем в клинику. Дочка просыпается, оповещая меня об этом плачем. Она всегда плачет, когда просыпается. Это странно. Я не привыкла к этому. Мальчики не плакали, а Люси делает это. Я паркуюсь у закусочной, беру дочку на руки.
– Ну, тише, моя карамелька. Тише. Мамочка с тобой, – прижимаю ее к груди. Пришла пора второго завтрака. Накрываюсь полотенцем, даю малышке грудь. Она в момент успокаивается. После двух сыновей Бен сказал, что мне придется рожать, пока он не настарается на дочь. Нам повезло на четвертый раз. – Фамилия? – хлопает ресницами медсестра. – МакКензи, – киваю. – Лив МакКензи? – Робин Люси МакКензи, – злюсь. – Эмм… Такой нет. Система дает сбой. Вы мама? – спрашивает она. Я киваю. – Введу подробные данные, чтобы найти больничную карту. Ваше имя? – Холи Мария МакКензи, – прижимаю дочку крепче к себе. – Ваши дети и их возраст? – Маттео Виктор МакКензи – пятнадцать лет, Майло Чарли МакКензи – двенадцать, Александр Майкл МакКензи – девять и Робин Люси МакКензи – полтора года, – моя заученная фраза. Медсестра быстро находит карту.
Люси в порядке. Достаточно весит, хорошо питается. Вот только нужно бросить кормить мою малышку грудью. Она должна перейти на жесткую пищу полностью. Доктор говорит, что она будет высокой девчонкой. Мы выходим из клиники и дочка тянет меня к парку. Я опускаю ее на ножки. Она рвется в бег. Но боюсь, что она потеряется или собьет себе все колени, поэтому я держу ее маленькую ладошку, и она шагает с моей помощью. Отягощающей помощью.
Телефон громко орет. Это Бен.
– В чем дело? – нервничаю, поднимая Люси на руки. – Это Маттео. Приезжай в школу, – выдыхает он. – О, Господи! А Алекс? Он с тобой? – Да. Температуры нет. Он скачет между пластиковых бочек, – сообщает. Мне легче. – Хорошо. Тео снова подрался с кем-то? – Просто приезжай, детка, – кладет трубку. Я нервничаю по дороге в школу. У Маттео уже два предупреждения. Я боюсь, что его выгонят из школы. У моего старшего сына повышенное чувство справедливости. Он защищает младших и слабых, всяких девчонок, которых даже не знает.