Операция
Шрифт:
– Это рубеж прекращения взлёта. Если напротив этого флажка самолёт не оторвался, оставшейся полосы хватит затормозить.
– Не хватит.
– На мокром дёрне хватит, стоит только тормознуть и колёса увязнут.
– Можно шасси поломать.
– Можно, за то голова цела будет.
– Какая разница, где ломать шасси, здесь или триста метров вперёд? Надо использовать для взлёта всю полосу.
Сразу за аэродромом, в пятистах метрах была дорога, за ней лесопосадка из молодых тополей, а за ней нефтебаза. Командир внимательно посмотрел в ту сторону, оценивая расстояние, и твёрдо
– Нет.
В девять часов выглянуло солнышко. Для полного счастья не хватало ветра, с ним грунт сохнет быстрее. Личный состав уже прибыл и был готов к началу предварительной подготовки. Постановку задачи назначили на десять часов, после которой лётчики разошлись для подготовки к перелёту. Собственно сам перелёт никакой сложности не представлял. Всё как обычно, всего один этап, пятнадцать минут полёта с одним курсом. Гораздо сложнее была наземная обстановка. Предполагалось выруливать со стоянки в порядке обратном взлёту, рулить, ориентируясь по флажкам, минуя лужи до конца подготовленной полосы, по ней прорулить до места старта, свернуть по рулёжке и стать в линию подготовки. Предполагалось тем самым выжечь часть топлива из баков и уменьшить взлётный вес, а так же немного подсушить полосу реактивной струёй от двигателей. Особо обращалось внимание на непрерывность движения. Останавливаться нельзя, при страгивании нужно будет давать двигателю повышенные обороты, мощная струя газов может повредить неокрепший дёрн.
На линии подготовки, буквально в пятидесяти метрах от места старта, техсостав сжатым воздухом сдует грязь и набившуюся траву из ниш шасси и закрылков, после этого повторный запуск двигателей, выруливание и старт.
В пятнадцать часов провели контроль готовности, подписали всю документацию, уточнили плановую таблицу. Сорок три борта, сорок четыре лётчика, один из них запасной, на всякий случай. Всё было готово. Личный состав отпустили отдыхать. В этот вечер в лагере было необычайно тихо.
Полковник Ремизов долго не мог заснуть. Набросив на себя куртку, вышел на крыльцо. В курилке сидел майор Гордиенко и ворошил прутиком угольки в затухающем костре. Командир сел рядом.
– Что не спишь?
– Да так... Вот сижу и думаю, зачем мне всё это надо?
– Стареешь Юрий Семёнович. В философию ударился.
– А Вам такие мысли не приходят?
– Да я тоже не мальчик.
На центральной аллее раздались шаги. Из темноты появился подполковник Алимов, подошёл к курилке и, спросив разрешения, сел рядом:
– О чём разговор?
– Да вот Юрий Семёнович задумался, зачем нам всё это нужно...
– Предлагаю идти спать. Или можно позвать Рыбу, он разъяснит что, зачем и для чего. И быстро, всего-то за пару часов... Я ходил на метео. Влажность стабильна, главное, что бы с утра тумана не было. Всё будет хорошо.
Алимов, хлопнув ладонями по коленям, встал и ушёл в домик. Вслед за ним ушли Ремизов и Гордиенко.
Утро было пасмурным, но тумана не было. Обычное августовское утро, но в воздухе чувствовалась какая-то напряжённость. Техсостав давно уже был на стоянке. Они снимали с самолётов навесное оборудование и подвесные топливные баки, что бы максимально, насколько возможно, уменьшить взлётный вес.
Лётчики позавтракали и из столовой
– Ну, в чём дело. Всё как договаривались, или передумал?
– Да нет, не передумал. Я по другому поводу, зайдите сюда.
Майор медицинской службы Мартиросян открыл дверь смотровой комнаты. Пока ещё ничего не понимая, но чувствуя, что за этой дверью ждут какие-то неприятности, Алимов переступил порог. Он увидел белоснежный столик, на нём аппарат для измерения артериального давления. Рядом стульчик, на котором сидел майор Карпов и смотрел в пол. Алимов вопросительно посмотрел на Мартиросяна. Тот начал говорить, вроде как извиняясь:
– Пульс под сотню, давление сто сорок на девяносто. Даже если не пил, с таким давлением я его не допущу. Да от него несёт как из бочки.
– Ты, урод, - Алимов наклонился к Карпову, - ты хоть понимаешь, что из-за тебя один самолёт здесь останется. Двести человек работали, ты им на голову нагадил. И куда тебя теперь девать? Доктор, забирай его себе, для опытов, или пусть тут у тебя грузит всё, упаковывает...
– Мне он не нужен. У меня всё стерильное и хрупкое. Есть у меня солдатик фельдшер, мы с ним вдвоём всё сделаем.
– Карпов, тогда иди и доложи командиру полка, что ты не летишь и по какой причине.
Мартиросян испуганно посмотрел на Алимова, тот кивнул, - то, что надо. Карпов, равнодушный ко всему встал и пошёл. Алимов тоже ушёл. Через пятнадцать минут Карпов вернулся с командиром полка, вернее командир полка вернулся с Карповым.
– Мартиросян! Ты это видел? Как это понимать?
– Командир, не надо нервничать. У вас сегодня вылет...
– Я спрашиваю, что это за контроль за личным составом? Кто командир? Лучников? Ко мне его...
– Командир, товарищ полковник, успокойтесь, я буду вынужден...
Пространство вокруг медицинского домика опустело. В окнах зазвенели стёкла. Вот из домика в белом халате выбежал майор Мартиросян, отбежал на несколько шагов и остановился. Из двери вышел злой, как сто чертей, командир:
– Я тебе дам предынфарктное состояние!!!
– Ремизов, широко шагая, удалился в сторону аэродрома. На стоянке хотел пройти к своему самолёту, но его догнал старший сержант сверхсрочной службы Петухов:
– Командир, погоди! Никак не догоню! Командир, тебя к телефону срочно, анжинер сказал.
– К телефону? Кто?
– А я знаю? Говорять генерал какой-то...
Ремизов вернулся на КП инженера, ему дали трубку. Инженер шепнул:
– Начальник училища.
Ремизов кивнул:
– Полковник Ремизов. Слушаю Вас, товарищ генерал.
– Иван Николаевич, мне звонил доктор. Я всё понимаю. Всегда знал, что Вы очень ответственный командир и всегда Вам доверял. К чему это ребячество? Не здоровы, - не надо лететь. Все поймут, никто Вас ни в чём не обвинит. У вас всё отлажено, заместитель на месте. Я думаю, мы как всегда, поймём друг друга и мне не придётся применять власть. Желаю удачи, Иван Николаевич. Если что, звоните.