Операция

Голованов Игорь Михайлович

– Точно?

– Точно.

– Ну, тогда лети, - и повернувшись к технику, махнул рукой, - вынимай задний парашют.

– Ким, выпустишь его, я поеду на КП.

Гордиенко сел в санитарную машину и уехал к руководителю полётов. Оттуда лучше видно как садятся самолёты.

Слетал Мусин неплохо. Можно сказать очень хорошо. Он весь светился от счастья, бегал по аэродрому, раздавал папиросы, всех благодарил. Наконец он добрался до стартового командного пункта. На самом верху, как в скворечнике, сидели подполковник Алимов, он опять руководил полётами, и майор Гордиенко который пришёл посмотреть как слетает проверенный им курсант. Мусин постучал. Получив разрешение войти, поднялся по лесенке и приложив руку к пилотке, улыбаясь во весь

рот, доложил, что он выполнил два самостоятельных полёта по кругу. Алимов взял папиросы, пожал руку, пожелал дальнейших успехов. Кто- то запросил посадку, Алимов повернулся к микрофону, он был очень занят. Мусин посмотрел на Гордиенко, тот махнул, - пошли на улицу. Они спустились с КП, отошли немного в сторону. Мусин протянул коробку папирос:

– Спасибо, товарищ майор.

– Да ладно, летай...
– Он посмотрел на папиросы, - Я не курю, а табаком все шкафы забиты. Ты бы лучше вместо папирос сказал тёще, что в меню давно сибирских пельменей не было. Одна печёнка, да курица...

– Что? Какая печёнка? Не понял, что кому сказать?

– Да иди ты... Лопух.
– Гордиенко махнул рукой, повернулся и пошёл. Впрочем, Мусину это настроения не испортило. Сегодня ему ничего не могло испортить настроения.

16

Дальнейшие события шли обычным порядком. Курсанты вылетали самостоятельно один за другим. Те из них, кто вылетели в числе первых, были лидерами и осваивали новые виды полётов. Мусин уже получил допуск к полётам в зону. После первого самостоятельного вылета он стал более уверен в себе, быстро всё усваивал и не доставлял Киму хлопот в лётной подготовке, но зная характер этого курсанта, инструктор понимал, что ослаблять контроль нельзя.

Однажды на аэродроме, старший лейтенант Ким случайно услышал разговор курсантов в курилке. Он сидел на траве за углом, так называемого, "лётного домика" и его не было видно. Один из курсантов сетовал, что у него не получается в зоне вывести самолёт из глубокого виража на той же высоте, на которой он этот вираж начал. Вмешался Мусин:

– Ха!.. Слабак! Забудь про вариометр, будешь на него смотреть, так и будешь на вираже высоту гонять туда-сюда. Я вот никогда...

Ким вздохнул, поднялся и вошёл в курилку, курсанты встали. Мусин смотрел прямо на инструктора, в глазах мелькали искорки:

– Я правильно говорю, товарищ старший лейтенант?

– Правильно,.. Лучше меня...

Ким сказал это вслух, а про себя подумал:

– Всё, пора подрезать крылышки.

Всё дело в том, что в процессе лётного обучения у каждого курсанта, у одного раньше, у другого позже, наступает момент, когда он вдруг понимает, что умеет летать. До этого момента он делал всё очень осторожно, беспрекословно выполнял догмы инструкций по технике пилотирования, а также всё то, что вбил ему в голову лётчик-инструктор. Он не замечал большого количества мелких ошибок, его манера пилотирования, взлёты и посадки были грубоваты, но безопасны, благодаря строгому соблюдению требований методики обучения. Со временем, выполняя самостоятельные полёты, курсант становится более уверенным, у него раскрепощается внимание, он уже может кратковременно отвлекаться от пилотирования. У него создаётся ложное впечатление, что пилотировать самолёт не так уж и сложно. Он начинает понемногу позволять себе некоторые вольности и постепенно теряет бдительность и осторожность. Процесс этот закономерен и известен каждому инструктору. Если не придать этому значения - жди беды. Это предусмотрено и курсом лётной подготовки курсантов. Строго предписано после каждых десяти - пятнадцати самостоятельных полётов выполнить три контрольных полёта с проверяющим. Целью полётов указано проверка умения действий курсанта при исправлении отклонений на взлёте и посадке. Это весьма кстати. Обычно после этих полётов курсант получает кучу замечаний и находится в недоумении: он же лётчик, почти ас, а проверяющий кричит, кого вы

мне подсунули, кто его выпустил, он же ничего не умеет, его ещё учить и учить. После этого курсант выслушивает и от инструктора: опять подвёл, откуда ты на мою голову взялся и всё в том же духе. Это позволяет встряхнуть курсанта, вернуть его в реальность, даёт ему возможность посмотреть на себя как бы со стороны.

Но десять - пятнадцать полётов - это для среднестатистического курсанта. Для каждого индивидуума эти сроки свои. Такие курсанты как, к примеру, тихий и робкий Пересвет примерно укладываются в эти сроки. Парни с таким характером тяжело переживают неудачи, ждут их, боятся быть хуже других, беспрекословно выполняют все требования инструктора, от буквы до буквы, не проявляя никакой личной инициативы. На них нельзя повышать голос и кричать, сразу всё забудет. До таких долго доходит, но если он что-то усвоит, то это навсегда, навык уже не выбить ничем. С ними инструкторы ведут себя ровно, нужно только в нужный момент похвалить и всё: этот парень неделю будет копытами высекать искры, стараясь доказать, что он может и большее.

Для курсантов, которые не робкого десятка, требуется другой подход. Они, как правило, более инициативны и практичны, абсолютно уверены в себе. Им обычно легко всё даётся и очень часто учиться им мешает банальная лень. Этим напоминать о том, что они из себя представляют нужно гораздо чаще, причём необходим громкий, жёсткий разнос. Но неудачи этих ребят только подзадоривают. Они пытаются их немедленно исправить, но по причине излишней активности и малого опыта частенько опять нарываются на неприятности.

Что касается конкретно Мусина, то срок его проверки ещё не подошёл, а необходимость намылить холку явно назрела. Ким в этом не сомневался. Так же он не сомневался и в том, что ждать повода долго не придётся. И он оказался прав.

На следующий день вечером, несколько курсантов проводили время в спортгородке. Завтра полёты, скоро ужин и отбой. Несколько человек бросали мяч в баскетбольное кольцо, Мусин со своим другом Евсюткиным упражнялись на перекладине. Они уже собирались уходить, когда мимо них в сторону аэродрома прошёл старший сержант сверхсрочной службы Петухов. Запах одеколона "Саша" раздавался от него за версту. Он был в новом, но не глаженом комбинезоне. На голове офицерская фуражка. Друзья переглянулись.

– Знаешь, куда он пошёл?
– спросил Мусин.

– Куда?

– Мне Чернышев сказал. У него новая краля в Александровке, это деревня на линии пути от второго к третьему развороту. Шасси как раз над ней выпускаем.

– Да знаю я, где Александровка. То же мне, штурман... Ну, краля, так краля. Это его дело.

– Это так. Мужики говорят, что он каждый раз, когда попадает в лагеря, уезжает с новой кралей.

– Завидуешь?

– Да пошёл ты!.. Интересно, что он ей там рассказывает. Что хошь, - лётчик и полковник, как минимум.

– Ну, это тебе видней, что в таких случаях рассказывают женщинам...

– В лоб хочешь?

– Да иди ты...Что ты к нему пристал?

– Слушай, давай приколемся! У тебя завтра три круга в конце смены, давай попросим Кима, чтобы разрешил мне с тобой слетать.

В былые времена это было обычным делом, в самостоятельные полёты курсантам подсаживали в заднюю кабину другого курсанта в качестве лётчика-наблюдателя.

– Ну, давай. А зачем?

Мусин наклонился и поднял старый, изодранный спортивный тапочек и потряс им воздухе:

– Привет отправим! Сейчас фломастером напишем: "Тонечка, привет от Славика!" и над Александровкой завтра выбросим.

– А если узнают?

– Да как и кто узнает?

– Не нравится мне это... Ты как придумаешь чего-нибудь, потом только лопатой махай...

– Да ладно тебе, не бойся! Дальше фронта не пошлют! Никто не узнает. С аэродрома не увидят, далеко. На самолёте барик, что кабину открывали не увидят, - Мусин толкнул в плечо своего друга, - Давай сделаем! Или боишься?

– Ну, ладно. Давай.