Оплачено сполна
Шрифт:
– И что-то сказал?
– Ничего!
– Неправда, - тихо проговорил юноша.
На это Китон не ответил.
– Ты это из-за меня сделал? – тот дернул головой, что могло означать и да, и нет, но Гарри понял.
– Неужели ради справедливости, Бен?
Некоторое время Китон молчал.
– Я приютский, - словно бы решившись, поднял глаза мальчик.
– У нас все было несправедливо. Здесь тоже так?
Гарри
Сколько раз дети задают нам простые вопросы? И как часто мы задумываемся над ними? В нашей голове уже есть ответы, настоящие, некрасивые и неудобные. Мы сознательно упрощаем их и украшаем, даем детям надежду, что с ними все будет иначе, чем с нами.
– Наверное, да, - проговорил, наконец, он.
– Но придя сюда, ты можешь научиться бороться с этой несправедливостью.
– Что надо делать? – внимательно вглядываясь в лицо Поттера, спросил тот.
Гарри взглянул на Гермиону, удивленно посмотревшую в ответ, и выдал:
– Прежде всего – учиться и осваивать новые заклинания. Но и их нужно использовать правильно.
Грейнджер изумленно застыла, заулыбалась и покраснела. Рон хмыкнул и пробормотал что-то себе под нос.
– Мы пойдем, - поднялся тем временем Поттер.
– Малфой это Малфой, оставь его мне.
– Он твой враг?
– внимательно посмотрел на него Китон.
– Что-то вроде, - неопределенно бросил Гарри.
– Но он мне еще нужен.
– Зачем?
– нахмурился Бен.
Тот вдруг как-то по-особенному хмыкнул.
– Хотелось бы поинтересоваться, что это за миссии, и по возможности услышать еще что-нибудь интересное о себе. Беги на занятия. Если нужна будет помощь, ты знаешь, где меня найти.
Рон и Гермиона молча поднялись и пошли за ним.
– Эй, Гарри! – окликнул его Китон.
– М?
– Ему ведь будет несладко? – с надеждой спросил мальчишка.
Юноша хмыкнул:
– Будь уверен.
Когда дверь Больничного Крыла захлопнулась, Рон присвистнул, а Гермиона засмеялась.
– Откуда такие таланты в воспитании, дружище?
– Да, Гарри, откуда?
Поттер на секунду остановился. Лицо его показалось измученным и усталым, недавней улыбки как не бывало.
– Я был таким же, с одной только разницей.
– Какой? – лицо Грейнджер стало виноватым, каким было всегда при упоминании о Дурслях.
– У меня есть друзья, а он один.
***
Драко вылетел из Больничного Крыла злой, как черт. Крэбб, ждавший его, только усмехнулся. Он лучше других знал, как трясется Драко над своей честью, сколь важна она для него, сколь болезненно каждое упоминание об этом мальчишке – Бене Китоне, кажется.
Случай в поезде был огромным унижением для Малфоя, хотя ничего страшного, по мнению самого Винсента,
Но для Драко она стала оскорблением.
И вот теперь Китон вновь проявил себя, благо, на этот раз почти без свидетелей. А все потому, что оскорбили Поттера.
– Мерлин, да он там кумир что ли? – выдавил из себя Драко, когда с третьей попытки ему удалось раздышаться. На сей раз кулаки мальчишки угодили не только в живот, но и в солнечное сплетение.
Малфой совершенно не терпел помощи и особенно поданных рук. Однажды, когда случайно срикошетившее заклинание ударило в него, он упал и не мог подняться. Но прежде, чем понял это, долго и упрямо пытался перебороть боль, рыча на всех, кто пытался помочь.
В последнее время он стал другим. Они все стали другими, но Драко был другим даже среди других. Он все чаще молчал, замыкался в себе, регулярно слал письма родителям, и иногда Винсент видел, как по-особенному он улыбается, читая ответы. Только чаще хмурился.
А еще Драко стал жестоким. Они все были теперь по-своему жестоки, но только на заданиях. Малфой же был жесток ко всему и прежде всего, к себе самому.
Драко давно оставил Крэбба позади. Он был по-настоящему зол. Маленький мальчишка-грязнокровка кидался на него во имя каких-то своих, маленьких и глупых идеалов. Почему, во имя всех волшебников-мучеников, он так остро реагировал на этого мальчишку, который всего лишь вел себя как Потти пару лет назад?
Он вдруг остановился как вкопанный перед дверью в гостиную. Вот и ответ.
Бен Китон ужасно напоминал ему Гарри Поттера.
***
Портрет тихо отъехал в сторону. Вход в гостиную Слизерина всегда казался ему входом в сердце Слизерина.
За порогом не слышны громкие голоса, только стелется коридор, увешанный портретами, словно аллея славы. Они никогда не гомонят, как картины в общих коридорах Хогвартса.
Когда заходишь, кажется – холодно. Только камень, сырость, молчание. Так впервые видят слизеринца – холодного, неприветливого, гордящегося своим родом и местами, где он родился. Слизеринцы любят тишину, покой.
Юноша прошел по коридору, свернув из узкой аллеи к трехступенчатой символической лестнице, с двух сторон от которой стояли статуи Змееуста и Кобры. Змееуст, считалось, был вылеплен с самого Салазара Слизерина, а Кобра Шиа - его любимой питомицей.
Слизерин в образе Змееуста всегда казался Драко некрасивым, не обладающим должным величием: глаза у него были узкими, то ли от вечного хитрого прищура, то ли от природы, ноги казались короткими и кривыми.
Следуя этой логике, гостиная Гриффиндора должна располагаться прямо за дверью, как и гостиная Хаффлпаффа. У Рэйвенкло наверняка что-то более слизеринское.