Оплачено сполна
Шрифт:
Поттер тяжело повалился на траву и зло смотрел на Дадли. Мол, давай, выскажись!
Есть вещи, на которые даже очень находчивому человеку нечего ответить. Дурсль поступил так, как было легче. Повернулся и ушел в дом.
***
Вернон Дурсль совершенно не мог отвлечься от работы. Занятость иногда просто доканывала. Как глава фирмы, он обязан был делать массу важных вещей: проверить всех и вся, отчитать всех и вся, посмотреть бизнес-планы, одобрить или опровергнуть их, похвалить или лишить премии, просмотреть очередь на отпуска и еще кучу всего. Впрочем, последнее
Сам Вернон Дурсль, будучи человеком высокого положения и не отвлекающимся, как следствие, на мелочи, считал это не более чем рутинным делом. Любя от природы все постоянное и точное, он презирал всякие намеки на «сопливость и идиотизм», коим, по его мнению, «пропах этот чертов мир». Дурсль принципиально не читал книг, считая их «сплошной рекой слез или убийств». Все книги делились у него на детективы и любовные романы, что считалось дрянью и в доме не держалось. Также, будучи консервативным до мозга костей, Вернон не одобрял «американских стрелялок» по телевизору, всему прочему предпочитая новости, политические и бизнес программы. Серьезность, считал он, «главное дело нашей жизни».
Поучая Дадли, что случалось по расписанию во время пятничного ужина, он говорил многозначительно: «Деньги в этом мире делают все, Даддерс. Но чтобы были деньги, должен быть бизнес. Не полагайся на наше государство, кто его знает, чего оно выкинет в следующий момент…» Далее шла пространная лекция о том, что было услышано в новостях, подкрепленное чем-то из «лет семь назад». Заканчивалась речь традиционно: «И чтобы этого не случилось, нужна серьезность. Вот она-то и делает тебя таким, каков твой отец (многозначительное воздевание пухлого пальца к потолку). А вот живой пример тому, что бывает, когда к жизни относишься как к… (багровение от негодования в отсутствие подходящего сравнения). Появляются ненормальные друзья, преступники, дурацкие школы и в довершение – неблагодарность!»
Дадли в эти моменты молчал, стараясь не отвлекать отца. Тот мог и накричать за такое «неуважение и неблагодарность». Временами младшему Дурслю казалось, что суровый родитель имеет какую-то особую неприязнь к слову «неблагодарность». Это считалось высшим грехом, от которого, удивительно, как не разверзлась еще земля!
«А вообще, - думал Даддерс, - за что Поттеру испытывать благодарность? Не за приятное общество родственников же?»
Он отлично понимал, будучи неглупым, в общем-то, мальчиком, что кузен ненавидит этот дом. И есть за что. Тем более, он сам уже давно мечтал смыться отсюда куда подальше.
Вернон в моменты такой прострации сына, сопровождающейся коротким взглядом в сторону Поттера, считал это признаком глубоких раздумий над советами отца, выражением уважения и подтверждения презрительных чувств к двоюродному брату.
Завтрашним субботним днем они должны были ехать к кузену Вернона Фредерику Гаррету. По этой причине влетело худенькой блондинке секретарше, развлекавшей его иногда, когда Петуния с Дадли уезжали за город. В пух и прах разнеся презентацию нового проекта, Дурсль, наконец,
Фред являлся как раз тем самым примером «несерьезности в жизни»: работал он в государственном управлении, за что государство его благодарило очень щедрым окладом, частыми премиями и выездами за границу в Италию, Францию, Португалию. Дом кузена был забит книгами от классики до фантастики.. В доме царил музейный дух: охотничьи трофеи из Африки и России, старинные кувшины из Китая, индийские статуэтки божков…
Именно потому глава семьи Дурслей ненавидел посещения такого «социально опасного» места, как дом кузена, но периодически приходилось отвечать на приглашения. Дадли он всячески оставлял дома, отмахиваясь перед кузеном его спортивной деятельностью, а Поттера не брал принципиально. Пусть знает свое место.
Завершив свои обычные дела, он спустился на лифте на нулевой этаж, нашел свою машину на парковке и, звякнув ключами, сел внутрь вместительного минивена.
– Тьфу! – яростно сплюнул он, имея в виду не то кузена, не то его излишнюю дружелюбность, не то просто мир в целом.
Конечно же, на улицах были пробки. Лондон был совсем не похож на любимый Верноном Литтл Уингинг. Никакого порядка, никакой чистоты и чинно гуляющих соседей. Вечная спешка, вечно оглушительно бьющий Биг Бен в центре, бесконечные потоки машин, разномастно и вызывающе одетые подростки, являющиеся социально опасными элементами с уклоном на преступную деятельность, и сплошная несерьезность.
Стоя в пробке и ругая «этих бездельников на тарантасах», он обмахивался забытым женой журналом и активно сигналил. Наконец, пробка начала рассасываться.
– Эй, мистер! – он повернулся, сделав свою самую недовольную мину. В окно машины заглядывала женщина лет сорока. Ее черные густые волосы были собраны в хвост, а черты лица выдавали гречанку.
– Что? – неохотно буркнул Дурсль.
– Не подвезете? Здесь такси нет, - она указала рукой на цепочку начинающих двигаться машин.
– Садитесь.
Женщина ловко заскочила на заднее сиденье.
– Конец рабочего дня, нигде не пробиться, - вздохнула она.
– Как вас зовут?
Тот обреченно вздохнул. Какая-то истина. Кажется, отец, большой ходок до женского пола, говорил: «Если женщина просит подвезти - подвези. Тебе окупится».
– Вернон Дурсль.
– Очень приятно, Агата Денирон.
***
Неразборчивое бормотание доносилось из соседней комнаты. Дадли яростно сжал под одеялом кулак. Проснется, как же! Исстонался весь, видите ли! Такой сон прервал! Про собаку!
Родители запрещали иметь питомцев. А Дадли помнил, очень ярко помнил маленького щенка. Они стояли на заправке, шел дождь, ему показалось, что это просто старый пакет копошится в шаге. Поняв, что комок живой, младший Дурсль выскочил из машины и, ни секунды не думая, схватил щенка и прижал, пачкая одежду. Потащил в минивен, в тепло и сухость. Петуния удивленно созерцала хаотичные, осторожные, почти благоговейные движения сына, брезгливого Дадли, прятавшего грязный и мокрый комок под куртку, в тепло.