Опоенные смертью
Шрифт:
Газета валялась на полу, заголовки бросались в глаза: "ЗАДУШИЛ СПЯЩУЮ ЖЕНУ ПОДУШКОЙ"; "ОН СЛИШКОМ МНОГО ЗНАЛ"; "ДЛЯ ВЗРЫВОВ В МОСКВЕ ПОДБИРАЮТ НОВЫХ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ"; "ДЕДУШКУ-ПАРАЛИТИКА УБИЛ ВНУК ШИЗОФРЕНИК", "УБИЛ ДВУХ ДЕТЕЙ И ЗАЛАЯЛ СОБАКОЙ"; "ОТОМСТИЛА МУЖУ НА ЕГО МОГИЛЕ"…
Они пили и пили.
— "ДОКАТИМСЯ ИЛИ ПРОКАТИМСЯ?" — прочитала в слух Алина ещё один заголовок.
Постепенно слова стали ватными, и они погрузились
Ранним утром, перед выходом на работу, старший лейтенант Правдухин, оправдывая себя тем, что идет по делу, постучался в номер Алины. Он представлял её себе теплую, мягкую ото сна. Вот она сейчас накинет халатик, а он сразу сунет в приоткрывшуюся дверь букетик гиацинтов. Вот это женщина, вот это женщина!.. — колотилось в ритм его внутренним восклицаниям сердце. — Настоящая, столичная, не то, что местные бабенки. Да ещё к тому же умница — журналистка. И, видать, не замужем. Была бы замужем, разве ж муж отпустил бы её в такие места?.."
Он стучал и стучал, а за дверью не слышалось шорохов жизни. Упав духом, стараясь отмести наползавшие подозрения, толкнул дверь ногой. Дверь распахнулась, и та ужасающая правда, что увидел Правдухин, не вместилась в его многомерное, вроде бы, сознание. Он сделал два шага вперед и склонился над Фомой, лежащим на полу раскинув руки и ноги. И только лишь храп, извергаемый из раскрытого рта, говорил о том, что он жив.
Букетик гиацинтов выпал из-за пазухи старшего лейтенанта на живого покойника.
Поставив пачку картинок заключенных в угол, Правдухин хотел было уйти, но вдруг кто-то на постели зашевелился, и из-под одеяла высунулась голова белокурой бестии.
— Алина!.. Вы ли это?.. — с ужасом он вглядывался в отекшее лицо.
— А что? Чем не я? Образу своему не соответствую? — печально улыбнулось мятое создание. — А когда сапогом им… в лицо… бьете соответствуете? Когда Петьке Алмазу, да каким бы он не был уголовником, на голову банку с кислотой ставили, а потом стреляли по ней и смотрели, как это существо сгорало без пламени заживо, соответствовали? Блюстителю порядка соответствовали?
"Понабралась… — все опустилось внутри у Правдухина. — И это… женщина?!" — чуть ли не рыдая по своим остро-мимолетным надеждам, Правдухин бросился прочь.
— Все. Опустите занавесь. Финита ля комедия. Я хочу домой! — заплакала Алина.
И чем дольше она плакала, тем больше ей хотелось плакать, плакать и плакать — безудержно, как в детстве, от бессилия и невозможности ничего изменить.
Фоме хотелось опохмелиться.
Почти ничего не говоря друг другу, они вдруг синхронно собрали свои вещи, заплатили за гостиницу, вышли в город, добрались до вокзала, сели в электричку и поехали молча…
ОСТАЛОСЬ ДВЕСТИ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ ДНЯ,
…………………………………………………
"Господи!
Кирилл, разложил только что купленные продукты на столе, растерянно перебирал упаковки. Он поднял глаза, сказал, ничуть не удивившись её появлению:
— Вот… плавники акульи купил, а как их готовить?.. И вообще, знаешь, хватит. Давай, как люди жить.
— Какие люди? — с трудом преодолевая онемение горла, спросила Алина.
— … А я… я все понял, — он стоял над ней, пока она плескалась в ванной с ароматной пеной. И зачерпывая пуки пены, аккуратно опускал ей на грудь. Она молчала. — Я все понял, — продолжал он. — Кому и зачем нас надо было поссорить.
— Никому. — Печально улыбнулась Алина.
— Нет. Кому-то. Ты не вспомнишь, кто под тебя в последнее время подкатывал? — Но, заметив её прищур, мол, эх ты, ревнивец, успокоил: — Да не ревную я. Но Жанну тогда точно специально к нам подкинули. Кто-то хотел тебя у меня отбить и на тебе жениться. Кто-то знал, чем ты больна…
— И зачем же на мне жениться?
— А затем. Помнишь, ты говорила, что у тебя бабушкин брат во Франции? Его туда отправили юнкером, после того как Зимний взяли, помнишь? Умер твой двоюродный дедушка. Дом в Каннах тебе завещал.
— Го-о-осподи! — простонала Алина. — Но за что?! За что — именно сейчас?! За-а-чем же?..
— Чтобы хоть раз просто счастливо пожила. Я уже наши заграничные паспорта отнес во Французское Посольство. Все объяснил. Скоро визу получим.
— Но зачем мне… нам этот дом?! Зачем нам дом вообще?
— Дом, быть может, не нужен. Нужен был бы, разве б я его тебе не купил? Да хоть в Каннах. У меня бы хватило.
— Ты здесь и квартиры не купил.
— Но нельзя же. Убьют. Я же не дурак, как анекдотический "новый русский", не цепляюсь ни за землю, ни за мгновение, как бы не было оно прекрасно. Я же понимаю — что-нибудь одно: либо жизнь при деньгах, либо смерть при недвижимости. Пробовали уже совместить до меня, сколько так прожили? Оседлость, увы, не для нас.
— Но теперь уж… что говорить…
— А теперь уж, — я принял это извещение о твоем наследстве как намек. Я должен сделать тебя счастливой. Просто счастливой. Мы будем счастливы ещё хоть день, хоть час… А дальше… мы будем жить и жить. Я сделаю тебя счастливой, даже если ты будешь изо всех сил сопротивляться. Я сделаю тебя счастливой — назло тебе.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
АГОНИ — ЭТО СОСТЯЗАНИЕ СО СМЕРТЬЮ…
(или состязание истязанием)
Кошки не любят, чтобы видели, как они умирают…