Опоздавшая
Шрифт:
— А где Джефри? — спросила Карен, надевая пальто.
Она не может провести интервью одна.
— Он занят с Кейси и финансистами. — Мерседес выразительно подняла брови.
Значит, с людьми из Norm Со.
Помедлив, Мерседес добавила:
— Он не собирается идти с нами.
— Что ты сказала? — Карен почувствовала, что бледнеет и у нее начинает колотиться сердце. — Он должен пойти. Яне могу провести интервью одна!
— Вы идете не одна, — поправила ее Мерседес. — Яиду с вами.
Карен, забыв про вежливость, закачала головой. Чтобы справиться с испытанием, надо, чтобы рядом был тот, кого она любит.
—
Боже правый, она одна этого не осилит. Самореклама, преподнесение себя миллионной аудитории телезрителей, расспросы о личной жизни, а не о созданных ею нарядах — пройти сквозь все это самой, без чьей-либо поддержки казалось выше ее сил. Почему люди так интересуются личной жизнью модельеров? Разве им недостаточно того, что они делают прекрасную одежду?
— Дефина еще не приходила, — сообщила Жанет начальнице.
Карен чувствовала, как начали дрожать ее руки. Она пойдет в контору Джефри. Она прервет встречу. Чем бы они ни были заняты — интервью более важное дело. Она не может пойти туда одна, выдерживать это испытание, пройти обследование под микроскопом Эл Халл, не ощущая рядом присутствия Джефри.
Именно Джефри с самого начала уверял ее в том, что она должна добиваться большего признания и что рост ее популярности означает рост заработков.
Он кончал факультет живописи, когда она училась в школе по дизайну одежды. Она была молода и неопытна. Она не встречалась с мальчиками в школе, а на прогулках общалась только с Карлом. Взрослела она медленно. Менструации начались только в четырнадцать лет. И немудрено, что Джефри заворожил ее. Заворожил до такой степени, что она буквально следовала за ним по пятам, выполняла его мелкие поручения, подбирала ему сотрудников — в общем, стала чем-то вроде человеческого дополнения к его элегантной афганской борзой. Он и сам был охотничьим псом. Она ему нравилась, и он спал с ней, но это ничего не значило. Он переспал со многими ученицами колледжа. И все — хорошенькие. Что же касается Карен, то он дал ей ясно понять, что она ему нравится, что они хорошие друзья, но на большее ей нечего рассчитывать. Несмотря на все свое обожание Джефри, она была достаточно разумна, чтобы никогда не выяснять с ним отношения.
Карен сохранила связи с ним после окончания колледжа только благодаря своим усилиям. Джефри никогда не звонил ей, но был доволен, если звонила она. По окончании учебы ей повезло, и она устроилась на работу к Лиз Рубен, которая в их кругах считалась легендарной личностью — первая из женщин-дизайнеров спортивной одежды, которая основала собственную компанию на Седьмой авеню. Карен начинала как одна из многих ассистенток, но уже через шесть месяцев стала личным помощником Лиз. Ей пришлось подстраиваться под распорядок работ Лиз Рубен: порой та вызывала ее в половине двенадцатого ночи, и они вместе просиживали за работой до самого утра. Карен подозревала, что иногда такие вызовы объяснялись не тем, что на Лиз нахлынуло вдохновение, а ее попыткой справиться с подступающим одиночеством, как это случалось и с ее идолом — Коко Шанель. Но, даже если это было правдой, Лиз ничем не выдавала свое состояние. Всегда отстраненная, властная, все держащая под контролем, Лиз за шестнадцать месяцев совместной работы научила Карен большему, чем та узнала за все годы своего учения в классе дизайна. Очень скоро Лиз и работа с нею заполнили всю жизнь Карен. Работа была чрезвычайно напряженной, но нельзя сказать, что они тяготились ею. Лиз никогда не показывала своего отношения к Карен, но та чувствовала ее заботу.
В это напряженное время Карен, естественно, потеряла связь с Джефри. Она потеряла контакты со всеми своими друзьями, за исключением Карла. Для нее существовала только работа. Одной
Карен не нужно было признания. Идея о том, чтобы ее имя появилось на торговом знаке, просто не приходила ей в голову. Ей было только двадцать два года. Ей просто хотелось создавать собственные модели одежды так, как она их задумала. Но это и послужило началом трений. Потому что после первых же месяцев тесной работы с Лиз Карен не смогла удержаться от того, чтобы не отстаивать свое мнение. Стоило ей преодолеть первую робость перед Лиз Рубен, как она стала высказывать свои суждения, отнюдь не всегда лицеприятные. «Это скучно, Лиз!» — говорила она и предлагала альтернативный набросок. Они спорили. И Карен думала, что Лиз ценит самостоятельность ее взглядов. Карен ошибалась. Она вспомнила последнюю ссору по поводу размещения пуговиц на пиджаке. Лиз, которая никогда не стеснялась проявлений своего темперамента, изменила дизайн Карен и наорала на нее, когда та попыталась настаивать на несимметричном расположении пуговиц.
— Это профанация! — кричала она. — Пиджак задуман в классическом стиле. Вся одежда Лиз Рубен выдержана в классическом стиле!
Карен глядела на нее с ожесточением.
— Я делаю правильно. И пуговицы моего пиджака должны располагаться по фронту наискось!
Удивительно, что такая мелочь, как пуговицы, может привести к столь крупным неприятностям. Они изменили всю жизнь Карен.
Лиз уволила ее.
Карен не могла в это поверить. Она была убеждена в своей правоте. Ведь все было яснее ясного: любой мог видеть это. Лиз не могла не видеть, что она права.
Карен просто не задумывалась о политичности и ущемленном самолюбии женщины. Однако она знала, что весть об ее увольнении вызовет злорадство у других ассистентов Лиз, которых она так ловко обошла на повороте. Но она огорчалась не из-за ущемленной гордости.
Несмотря на всю внешнюю холодность в отношениях, Лиз Рубен значила для Карен намного больше, чем просто работодатель, платящий деньги. Карен была подобием Лиз, и это был единственный раз, когда она встретила своего двойника. Лиз показала ей, чего она сможет достичь в будущем. Поэтому было очень обидно вдруг оказаться вышвырнутой с работы.
Запершись в своей квартире, Карен провела два дня кряду. Ей некому было пожаловаться и нечего было делать. (Поддержка Карла была лишь в определенных границах.) И тогда она поняла, что вне работы для нее нет жизни. Она позвонила домой, но от Белл помощи ждать не приходилось, а Лиза, при всем ее обожании старшей сестры, была всего лишь ребенком, ученицей в школе. Тогда с отчаяния она позвонила Джефри, который снимал жалкую квартирку на окраине Бродвея вместе с Перри. (Родители предлагали ему квартиру на Суттон Плейс, но тот считал это слишком буржуазным.) Перри и Джефри пригласили ее к себе, пообедали с ней в ресторане, напоили вином — одним словом; утешили. Хотя она подозревала, что про себя они посмеивались над наивностью ее переживаний по поводу увольнения с работы.
— Это всего лишь работа. Найдешь другую, — сказал Джефри, а захмелевшая Карен заплетающимся языком пыталась ему объяснить, что нет, она потеряла не рабочее место, а гораздо больше.
— Почему она меня уволила? — снова и снова с плачем спрашивала Карен. — Почему?
Джефри выслушал ее и засмеялся. Он смеется! Но каким-то образом его смех успокоил ее.
— Она просто завидует тебе! — сказал он. — И ты была абсолютно права. Она работает «в классическом стиле». А ты — делаешь по-настоящему новые вещи.