Опять не могу без тебя
Шрифт:
Его жизнь была бы настолько проще, если бы он мог не спать.
Идиллически мирное утро по-хозяйски обосновалось в его жилище. Каждый раз приходилось заново привыкать и долго переходить от кочевого образа жизни к существованию нормального человека. После длительных рабочих поездок он напоминал себе черепаху, которую вытащили из панциря, а потом положили с ним рядом; дескать, заползай обратно, детка, не стесняйся, чувствуй себя как дома. За то, чтобы растянуться сейчас в мягком гамаке у бассейна и провести пару дней в праздности, ничего от себя не требуя, можно было продать душу. Гилберт злобно пнул чемодан с одеждой – он послушно поехал на своих колесиках и обиженно затормозил, врезавшись в стену – и бережно положил рядом с изголовьем
Вот как тут было не спать, когда каждая ресница словно бы весила по килограмму. В этом мире даже собственный дом действовал против него. От каждой вещи сквозило сладкой ленью, сонной истомой; вот ты и дома, дружок; иди к нам, расслабься, отпусти себя в мир безделья. Посиди бездумно, любуясь танцующей на бассейне солнечной рябью; лениво пожмурься приятным мыслям; растай в мягком одеяльном тепле и хотя бы немного разреши себе не делить свою жизнь на долги и обязательства перед самим собой.
Властные снопы солнца радостно врывались в пустые комнаты. Сознательно не допуская спешки, Гилберт бродил по дому и до предела поднимал ставни. Сегодня день приезда, значит, начинать нужно с завтра, высчитывал он. На предстоящие дни можно составить чёткий план, и работать именно так, как он любит – не отвлекаясь на другие мысли, сложные задачи и дополнительные дела. Главное – не давать себе поблажек. Главное – не расслабляться и держать хватку.
И выспаться. Просто для того, чтобы продуктивно работать, хоть на четверть как-нибудь, да выспаться.
Зарываясь головой в душистую свежесть подушек, сложно было не благодарить судьбу за то, что иногда она дарила ему подобные моменты чистого, радостного покоя.
Гилберт с раннего детства знал, чего он хочет. Отчасти этим можно было гордиться. Сколько его приятелей и знакомых маялись неприкаянностью и с трудом нащупывали к тридцати годам дорожку, которая после многих проб и ошибок чудилась своей. Некоторые к этому времени успевали попробовать себя сразу в нескольких профессиях. Гилберт знал всё гораздо раньше и сознавал, что это редкое везение – точно знать, что ты хочешь. С одной стороны, это придавало уверенности – стольких проблем и болезненных поисков он был лишён. А с другой стороны, это была ответственность. Ответственность нелёгкая и непростая – и даже не перед обществом, семьёй или кем-то там, а перед самим собой. Не так сложно было узнать, кто ты есть. Сложнее всего было доказать себе, что ты можешь быть тем, кем хочешь. Что ты достоин этого дела. Что ты готов работать на него, а не просто почивать на лаврах, кичась тем, что нашёл себя. Право быть собой настоящим тоже нужно было заслужить.
Гилберт очень надеялся, что когда-нибудь всё-таки его заслужит.
Он проснулся всего через пару часов; вздрогнул и испугался какой-то очередной картинки, выплывшей из подсознания. Спать дальше очень хотелось, и солнце по-прежнему заливало комнату жарким ленивым уютом. Он так давно мечтал, что наступит эта минута, а сейчас слипающиеся глаза не давали даже как следует насладиться ею. Понежившись ещё совсем немного, Гилберт собрался с мыслями и стянул к себе в постель ноутбук.
Никто ведь никогда не обещал, что будет легко.
Глава вторая
«СКАЖИ, ЧТО Я ЕЁ ЛЮБЛЮ»
«Когда меня режут – я терплю.
Но когда меня дополняют – становится невыносимо».
«Тот самый Мюнхгаузен»
В Голливуд Гилберта привела любовь.
Фраза была удачной и нравилась агентам и журналистам. Хотя сам Гилберт до сих пор заново вздрагивал каждый раз, когда приходилось читать эту формулировку.
Уж он-то знал, что и его вечная любовь, и новоприобретенная слава, и имидж – всё это не стоило ровным счётом ничего. Ничего, что могло бы хоть как-то заставить его поменять приоритеты, которые так и остались прежними с тех
Гилберт научился писать в четыре года. Старших сестёр собирали в школу, и ему тоже подарили блокнот и красивую ручку с узором Британского флага на колпачке – это были его первые сокровища. Мама уехала в больницу за новой сестрёнкой, и он сидел в кабинете отца и написал ей письмо. Получилась своеобразная сказка о том, как мама бродила по лесу и по очереди находила на деревьях всех своих четверых детей, преодолевая козни врагов вроде лесных гномов, змей и тракторов (Гилберт в детстве очень боялся тракторов, потому что путал их с танками). Он писал печатными буквами, с силой вжимая в бумагу свою красивую ручку. Пришлось истратить половину блокнота, пока история дошла до счастливого завершения; но удовлетворённое сознание, как много он написал, он запомнил на всю жизнь. Как запомнил на всю жизнь гордое чувство радости, когда мама с новой сестрёнкой вернулась домой и сказала, что ей очень понравилось его письмо, и она непременно сохранит его. Как не мог забыть и той обиды, которая охватила его, когда мама читала его письмо папе, и папа помирал со смеху.
В ту минуту он раз и навсегда понял чуть ли не самую главную вещь про себя самого.
Он хотел стать писателем.
То есть, конечно, увлечений было море. Коллекционные динозавры, мультики, игровые приставки, игры с друзьями, кружок журналистики, группа любителей кино, театральная студия. Жить вообще было интересно, и он жил полно, жадно – потому что чем большими вещами он занимался, чем больше видел и знал, тем лучше мог написать об этом. А это было самое главное; всё остальное было увлечением, а тексты были основанием и объяснением для всего. Какой интерес, например, смотреть мультфильм, не придумывая альтернативного развития сюжета? Как можно, например, читать книгу, не примеряя на себя – сможешь ты написать так же, лучше, или играешь в другой лиге?
В школе он писал сочинения за всех своих друзей, и на важные контрольные образовывались очереди, которые организованно передавали ему свои варианты. Эти же друзья ненавидели ходить с ним в кино, потому что он всегда громко возмущался надуманными сюжетными поворотами и на ходу придумывал, как было бы лучше решить ту или иную сцену. Фильм сразу переставал нравиться, потому что его идеи часто были выигрышней, чем то, что показывали на экране.
Когда в десять лет из-за глупой ветрянки его не отпустили на каникулы в Диснейленд, он знал, чем может возместить свою обиду. По одной таская все десять больших тетрадок из стола старшей сестры, он писал сказочную повесть.
Когда в четырнадцать лет он впервые влюбился в девушку, а она стала встречаться с его лучшим другом, он знал, как пережить это разочарование. Начиная каждую главу с печальной элегии, он посвящал ей свой роман.
Когда в восемнадцать лет он окончил школу, переехал с приятелем в Лондон и вкусил по полной все прелести самостоятельной жизни, он знал, как окончательно не сорваться в пропасть кружащей голову молодости.
Он должен был накопить на колледж, чтобы стать писателем.
О своём колледже он мечтал давно. И не только мечтал, а чётко наметил своей целью. К выбору Гилберт подошел основательно. Мама вообще говорила, что он обстоятельный мальчик, правда, слишком увлекающийся. Ещё в средней школе он подробно изучил все требования, программу и стоимость обучения, в старшей школе уже начал откладывать карманные деньги, а работу на год после школы выбирал так, чтобы скорее собрать требуемую сумму. Он знал, что нужно сделать, чтобы добиться цели, и продумал себе четкую схему её достижения. Писатель – это книги, книги – это образование, образование – это колледж, внушали ему всю жизнь. В семье директора средней школы и учительницы младших классов образование ценилось едва ли не больше всего остального. Гилберту нужно было стать писателем, а писатель непременно должен быть образован; значит, колледж был ему необходим.