Оракул с Уолл-стрит 2

Тыналин Алим

Я кивнул, понимая его беспокойство. В моей прошлой жизни я бы не обратил внимания на такой «мелкий» счет, но здесь, в 1928 году, тридцать тысяч долларов представляли собой значительную сумму. Эквивалент почти четырехсот тысяч в ценах XXI века.

— Я займусь этим сразу после анализа для мистера Харрисона, — заверил я Джонсона.

— Хорошо. — Он помедлил, словно собираясь сказать что-то еще, но потом просто добавил: — Если вы успеете сегодня, будет просто замечательно.

Когда Джонсон ушел, я вернулся к изучению документов Metropolitan National Bank.

Чем глубже я погружался в данные, тем отчетливее проступали странные закономерности. Банк осуществлял регулярные крупные переводы компаниям с пометкой «MNB».

Все транзакции проходили через сложную сеть дочерних компаний и офшорных счетов, но конечным пунктом назначения неизменно оказывался один и тот же анонимный трастовый фонд в Цюрихе. Около семи миллионов долларов перетекло по этому маршруту за последние шесть месяцев. Колоссальная сумма.

Интереснее всего даты переводов. Они совпадали с периодами высокой волатильности на рынке, когда многие инвесторы паниковали и сбрасывали акции по низким ценам.

Классическая схема манипуляции рынком. Искусственно вызвать панику, скупить подешевевшие активы, а затем позволить рынку восстановиться.

Я сделал подробные заметки, но осторожничал в формулировках для официального отчета Харрисону. Вместо прямого обвинения в манипуляции рынком я указал на «нестандартную корреляцию между движением капитала и рыночной динамикой» и на «потенциальные зоны регуляторного риска в международных транзакциях».

Подготовив все необходимые документы для утренней встречи с Харрисоном, я перешел к папке Джонсона о мелких клиентах.

История учителей Томпсонов и фермеров Гарднеров хорошо мне знакома. Люди среднего класса, всю жизнь откладывавшие каждый цент, теперь решили инвестировать свои сбережения, привлеченные перспективой быстрого обогащения на растущем рынке.

Типичные жертвы предстоящего краха.

Я задумался. Мои рекомендации для этих клиентов должны отличаться от стандартных в 1928 году подходов. Вместо агрессивного инвестирования в популярные акции вроде RCA или автомобильных компаний, я предложил сбалансированный портфель:

— шестьдесят процентов в первоклассные облигации федерального правительства с погашением до 1932 года, в золотодобывающие компании, в коммунальные предприятия со стабильным денежным потоком, в компании потребительских товаров первой необходимости, в надежные банковские депозиты с возможностью быстрого снятия. Старая песня, уже всем знакомая.

Сорок процентов в рискованные агрессивные акции радиовещания и автомобильной промышленности, с выходом из сделки не позднее первого мая следующего года.

В конце я добавил особое примечание о необходимости регулярного пересмотра портфеля, особенно «в свете потенциальных изменений экономической конъюнктуры во второй половине 1929 года».

Это был максимум, на что я мог пойти, не вызывая подозрений. Прямо предупредить их о грядущем крахе я не

мог. Мне никто бы не поверил, а моя репутация была бы разрушена. Но хотя бы таким образом я мог минимизировать их потери.

Завершив работу, я откинулся на спинку стула. Торговый зал уже опустел, лишь несколько клерков заканчивали сверять цифры в гроссбухах при свете настольных ламп.

Ух ты, уже вечер. За окнами офиса Нью-Йорк погружался в вечерние сумерки, огни небоскребов начинали соперничать с первыми звездами.

Я собрал документы в портфель, тщательно отделив материалы Metropolitan National Bank от остальных. Независимо от того, насколько лояльным выглядел Харрисон, я не мог полностью доверять ему.

Я на пороге чего-то большого. Финансовые нити, которые я распутывал, вели к центру паутины, где, вероятно, скрывались ответы не только о предстоящем крахе, но и о судьбе отца Стерлинга. И с каждым днем я чувствовал, что опасность становится все ближе.

Выключив настольную лампу, я направился к выходу. Сегодня, как никогда, я ощущал двойственность своего существования.

Аналитик Стерлинг завершил рабочий день, но ночь принадлежала финансовому манипулятору, игроку, чья ставка исчислялась миллионами.

Мне предстояло еще многое сделать, прежде чем я смогу отдохнуть.

Вечерняя прохлада была настоящим благословением после душного офиса. Я вышел из здания «Харрисон Партнеры» около семи вечера, когда основной поток клерков уже рассеялся, а на улицах появились первые вечерние гуляки в шляпах-канотье и элегантных летних костюмах.

Небо над Манхэттеном медленно окрашивалось в глубокий индиго. Высотные здания, эти каменные исполины эпохи процветания, отбрасывали длинные тени на улицы. Где-то вдали раздавались автомобильные гудки и стук колес трамвая, звуковая симфония города, который никогда не останавливается.

Я решил не брать такси, а пройтись несколько кварталов пешком. Физическая активность помогала мне структурировать мысли после напряженного дня.

А подумать было о чем. Операция с Universal Gas Industries должна пройти безупречно, но слишком успешная сделка всегда привлекает нежелательное внимание. Если все пойдет, как надо, три миллиона долларов, вложенные через теневых партнеров, принесут почти четырехкратную прибыль. Такие деньги не проходят незамеченными даже на бурлящем рынке 1928 года.

На перекрестке 42-й улицы и Мэдисон-авеню я заметил черный седан Packard с тонированными стеклами. Автомобиль стоял с выключенным двигателем, но с водителем за рулем.

Ничего необычного в этом не было, но что-то в положении машины, чуть развернутой в мою сторону, зацепило мой натренированный глаз.

Я продолжил идти, намеренно не меняя темпа, но внутреннее чутье ужалило меня предупреждением. Не поворачивая головы, я скосил глаза в витрину магазина, используя ее как зеркало. Седан медленно тронулся с места, влившись в поток машин позади меня.