Оракул с Уолл-стрит 3
Шрифт:
— Что это? — Элизабет схватила документы, живо просматривая их.
— Я сделал копии из архива Харрисона, — солгал я, наблюдая, как она жадно изучает материалы. — Похоже, они выстраивают международную сеть. Франция, Швейцария, возможно, и другие страны.
Элизабет подняла на меня взгляд, полный возбуждения:
— Это объясняет многое! Европейские связи, их интерес к международным валютным операциям…
Пока она говорила, я встал и подошел к окну, якобы проверяя, нет ли слежки снаружи. На самом деле мне нужна пауза,
То, что я делал, было манипуляцией чистой воды. Я намеренно направлял талантливую журналистку по ложному следу, чтобы защитить ее от опасности.
Но был и другой мотив, в котором я не хотел признаваться даже себе: я не хотел, чтобы она была рядом со мной в критический момент. Не хотел, чтобы она видела, как я буду использовать знание о грядущем крахе для личного обогащения.
— Уильям? — ее голос вывел меня из задумчивости. — Ты в порядке?
Я повернулся. Она стояла совсем близко, ее лицо выражало беспокойство и что-то еще, что-то очень личное, непрофессиональное.
— Я беспокоюсь о тебе, — сказал я тихо. — После смерти Милнера они могут прийти за любым, кто слишком близко подошел к их тайнам.
Элизабет подошла еще ближе:
— Я все думаю о том, что ты сказал в «Синей птице». О возможном экономическом крахе… Что если «Анакондо» — это план по извлечению выгоды из грядущего кризиса?
Я вздрогнул. Она слишком близка к истине.
— Возможно, — ответил я, стараясь звучать невозмутимо. — Но сейчас меня больше беспокоит твоя безопасность.
Я протянул руку и осторожно коснулся ее щеки. Элизабет замерла, ее глаза расширились от неожиданности.
— Уильям…
Я не дал ей закончить. Наклонившись, я поцеловал ее, сначала нежно, почти целомудренно, но когда она ответила, углубил поцелуй. Ее руки скользнули вверх по моим плечам, обвили шею.
Это не было частью плана, по крайней мере, не осознанного. Но, прижимая ее к себе, чувствуя тепло ее тела, я понимал, что действую инстинктивно. Переводя разговор из опасной интеллектуальной плоскости в эмоциональную, личную.
— Я боюсь за тебя, — прошептал я, когда мы на мгновение оторвались друг от друга.
— А я боюсь, что мы упустим шанс разоблачить их, — ответила она, но ее дыхание уже сбилось, а пальцы лихорадочно перебирали пуговицы моего жилета.
— Элизабет, — я снова поцеловал ее, на этот раз более страстно, руками скользя по изгибам ее тела. — Давай не будем говорить о расследовании. Не сейчас.
Она кивнула, и я понял, что мой маневр удался. Мы медленно двинулись в сторону спальни, не размыкая объятий, оставляя на полу предметы одежды, мой пиджак, ее домашние туфли, мой галстук…
Маленькая спальня, освещенная лишь светом фонарей и серебристым светом луны, проникающими через незашторенное окно, казалась островком спокойствия среди бурлящего мира. Кровать была узкой, почти аскетичной. Типичная кровать независимой женщины, для которой
Я опустил Элизабет на постель, продолжая целовать ее губы, шею, плечи. Ее руки двигались так же решительно, как и всегда, уверенно расстегивая оставшиеся пуговицы, исследуя контуры моего тела.
Где-то на периферии сознания я понимал, что использую эту близость как инструмент, как способ отвлечь ее и одновременно создать эмоциональную привязанность, которая поможет мне влиять на ее решения. Но было и другое, подлинное влечение, не поддающееся холодному расчету.
— Ты прекрасна, — выдохнул я, помогая ей освободиться от платья.
— А ты слишком много говоришь, — ответила она с легкой улыбкой, притягивая меня к себе.
В лунном свете ее кожа казалась фарфоровой, а глаза, обычно внимательные и аналитические, были затуманены страстью. И на мгновение я забыл о своих расчетах, о Continental Trust, о грядущем крахе, обо всем, кроме женщины, лежащей в моих объятиях.
Я целовал каждый сантиметр ее тела, наслаждаясь каждым вздохом, каждым тихим стоном. Ее ногти слегка царапали мою спину, добавляя острый привкус боли к всепоглощающему удовольствию.
Наши тела двигались в едином ритме, как ритм джазовой композиции, то замедляясь, то ускоряясь, находя идеальную гармонию. Осторожные прикосновения сменились страстными объятиями, нежные поцелуи — требовательными укусами.
В какой-то момент Элизабет оказалась сверху, контролируя темп наших движений, ее распущенные волосы падали мне на лицо, создавая ощущение интимного кокона, в котором существовали только мы двое. В ее глазах я видел ту же решимость, что и во время расследования, но направленную теперь на достижение иного удовлетворения.
Финал пришел волной, захлестнувшей нас обоих почти одновременно. Элизабет выгнулась, откинув голову назад, а затем рухнула на мою грудь, тяжело дыша.
Мы лежали молча, слушая стук наших сердец, постепенно возвращающихся к нормальному ритму. Ее голова покоилась на моем плече, рука лежала на груди, словно проверяя, бьется ли еще мое сердце.
— Не думала, что это произойдет так стремительно, — наконец нарушила молчание Элизабет.
Я поцеловал ее в макушку:
— Сожалеешь?
— Ни секунды, — она приподнялась на локте, глядя мне в глаза. — Но это не значит, что я забыла о расследовании.
Я мысленно улыбнулся. Даже после страстного секса она оставалась верна себе, упорной, целеустремленной, неотвратимой.
— Я и не ожидал, — ответил я, перебирая пряди ее растрепанных волос. — Но давай обсудим это утром. Сейчас я просто хочу быть с тобой.
Она улыбнулась и снова положила голову мне на плечо.
— Завтра я покажу тебе все, что собрала о связях Continental Trust, — пробормотала она сонно. — А что касается Европы… У меня есть контакт в Париже, журналист из Le Monde.