Оракул с Уолл-стрит 5
Шрифт:
В половине седьмого я вышел из дома к Паккарду, с Мартинсом за рулем. Дождь превратился в мелкую морось, окутавшую город серой пеленой.
По дороге в офис я наблюдал за обычной утренней суетой Нью-Йорка: продавцы газет укрывались под полосатыми зонтами, клерки с портфелями спешили к метро, автомобили с шипением проезжали по мокрому асфальту.
У входа в наше здание на Уолл-стрит толпились инвесторы, больше обычного. Их лица выражали смесь возбуждения и тревоги.
Кто-то размахивал свежими номерами «Wall Street Journal», обсуждая вчерашние котировки. Пожилой
Мисс Говард встретила меня в кабинете с привычной стопкой документов и дымящейся чашкой кофе на китайском блюдце.
— Доброе утро, мистер Стерлинг. Поступило несколько срочных телеграмм из Европы, — ее обычно невозмутимый голос звучал слегка напряженно.
Я снял слегка влажное пальто, повесил на вешалку из красного дерева, поправил манжеты белоснежной рубашки с золотыми запонками.
— Что-то необычное в сводках?
— Лондонская биржа открылась с падением на три процента. Deutsche Bank отозвал кредитную линию у двух американских инвестиционных домов.
В девять тридцать точно зазвенел колокольчик, возвещающий открытие торгов на Нью-Йоркской фондовой бирже. Я включил биржевой тикер, изящное устройство из полированной латуни и черного дерева, которое выстукивало котировки на длинной бумажной ленте.
Первые полчаса все выглядело обыденно. Radio Corporation of America торговалась по девяносто четыре доллара за акцию, General Electric по двести сорок один, U. S. Steel по двести шестнадцать. Обычные колебания в пределах доллара-двух.
Но в десять утра тикер заработал быстрее. Звук стал более частым, почти лихорадочным. Я придвинулся к аппарату, наблюдая за бегущими цифрами.
RCA — 92… 90… 88…
GE — 238… 235… 232…
US STEEL — 214… 211… 208…
За пятнадцать минут рынок потерял то, что обычно терял за день.
Зазвонил телефон. Золотисто-черный аппарат, стоящий на кожаной подставке рядом с чернильным прибором из малахита.
— Мистер Стерлинг, — голос мисс Говард звучал встревоженно, — звонит Джимми Коннорс с биржи. Говорит, что это крайне срочно.
Я снял трубку из черного бакелита.
— Джимми, что происходит?
— Билл, черт возьми, такого я не видел со времен войны! — голос Коннорса дрожал от возбуждения, сквозь трубку доносился гул биржевого зала. — Сплошная стена ордеров на продажу! Goldman Sachs выбросил на рынок пакеты на два миллиона долларов! Lehman Brothers распродает все автомобильные акции подряд!
Я быстро просмотрел свежую сводку, которую принес молодой клерк в очках и жилете, паренек лет восемнадцати с взлохмаченными рыжими волосами, руки которого тряслись от волнения.
За час торгов Dow Jones Industrial Average потерял восемнадцать пунктов, с трехсот пяти до двухсот восьмидесяти семи. Это самое резкое падение за последние два года.
— Джимми, откуда такие объемы? Кто продает?
— Крупные инвестиционные дома! Все одновременно, словно по команде! — в голосе Коннорса слышалась паника. — На паркете творится безумие. Брокеры не успевают обрабатывать ордера. Мальчишки-посыльные бегают
Я посмотрел на свои золотые карманные часы Patek Philippe. Стрелки показывали половину одиннадцатого.
— Есть новости о маржин-коллах?
— Уже начались! Fidelity Trust требует дополнительного обеспечения с утра. Слышал, что еще три банка готовятся последовать примеру.
Я повесил трубку и потер виски. На письменном столе из орехового дерева лежал хрустальный пресс-папье, внутри которого была заключена засушенная роза. Элизабет подарила его, когда вернулась из Вашингтона, сказав, что красота должна сопровождать даже самую сухую работу с цифрами.
Сейчас эта красота казалась горькой иронией.
Мисс Говард вошла с новой стопкой телеграмм, ее обычно безупречная прическа слегка растрепалась.
— Мистер Стерлинг, поступают звонки от клиентов. Мистер Вандербильт просит срочно связаться с ним. Мистер Милнер-младший тоже на линии.
— Соедините сначала с Вандербильтом.
Через минуту в трубке раздался напряженный голос одного из богатейших людей Америки:
— Уильям, что происходит на рынке? Мои акции U. S. Steel потеряли пятнадцать процентов за утро! Это техническая коррекция или что-то более серьезное?
Я взглянул на тикер, где продолжали мелькать падающие цифры.
— Мистер Вандербильт, именно об этом я предупреждал совсем недавно. Начинается коррекция, которой мы опасались.
— Но аналитики из Morgan Bank уверяют, что это временное снижение! Естественная пауза в здоровом росте!
— Мистер Вандербильт, — я посмотрел на окно, за которым виднелись верхушки небоскребов в сером тумане, — помните нашу беседу о пирамиде маржинальных кредитов? Сейчас она начинает рушиться.
Длинная пауза. Слышно, как тяжело дышит Вандербильт.
— И что вы рекомендуете?
— Если вы еще не перевели активы в наличность согласно моим рекомендациям, делайте это немедленно. Сегодня же.
— Но если это действительно временная коррекция, я упущу возможность купить на падении…
— Мистер Вандербильт, — резко перебил я, — рынок может потерять пятьдесят процентов за несколько дней. Лучше упустить прибыль, чем потерять капитал.
После разговора с Вандербильтом последовали звонки от других клиентов. Роквуд сохранял спокойствие, его портфель был максимально защищен. Милнер-младший нервничал, но следовал рекомендациям. Хуже всего дела обстояли у тех, кто проигнорировал мои предупреждения.
Мистер Хендерсон из Chicago Steel звонил в истерике:
— Стерлинг, мои акции рухнули на двадцать процентов! Что делать?
— То, что я советовал все это время, — спокойно ответил я. — Продавать и переходить в наличность.
— Но мне говорили, что это может быть временная коррекция!
— Я говорил, что коррекция неизбежна. И что нужно к ней подготовиться заранее.
К полудню картина стала критической. Dow Jones потерял уже тридцать два пункта, более десяти процентов от утренних значений. Объем торгов приближался к четырем миллионам акций, что было абсолютным рекордом для половины дня.